Золото Плевны

— Совсем недавно воинов пользовали кузнецы. Ведь сперва, раненного нужно было достать, из повреждённого, смятого доспеха. С помощью молота и клещей. Затем, ему, раненному, пилой отпиливали, зажатую руку или ногу, только так можно было сохранить жизнь. Сейчас доктора знают, как устроен человек, но средств подавляющих гниение живых тканей, пока не существует. Поэтому, я немного вырезал Вам, шевалье, поражённое. Если процесс гниения продолжиться, вырежу ещё. Пока покой и молитва.

— А, где мои люди? — неуверенно спросил я, холодея от мысли, бросил Микола и меня действительно нашли где–нибудь на дороге, приняв за другого. Но обноски! В них я никак не походил на французского офицера, инженера–инструктора низанской армии. Доктор заблуждался, скрывая очевидное.

В чем подвох?

Пенсне упало на грудь, заболталось на длинном черном шнурке. Мужчина вздохнул. Поиграл сжатыми в замке пальцами.

— Им повезло меньше, чем вам, господин лейтенант. Выжил ещё один из вашего отряда. Бандиты никого не пожалели. Он неподалёку. В селе хорошая ведунья. Я не признаю её варварских методик, но верю в силу добра женщины. Добро и женская ласка не раз спасали мир. — Болгарин задумался. — И разрушали его тоже.

— Господин доктор, зачем этот балаган? — тихо спросил я.

Всё так же глядя в окно позади меня, врач достал из коробки папиросу, закурил и тихо ответил.

— Вы третий день в турецком имении. Здесь стены имеют уши. Два дня, находясь в беспамятстве, вы говорили на французском и редко на русском. Попробуем выдать вас за французского инженера, находившегося при пушках. Хозяева милые люди, но гайдуки–охрана могут соблюсти правила. И тогда, милый друг, вас повесят.

— Ради бога, папиросу! Вы, господин лекарь, необычно точно угадали, я действительно инженер и командовал батареей. Однако, Вы сильно рискуете.

— Я — болгарин.

— Тодор? — неуверенно спросил я, вспоминая волшебное слово, оброненное Миколой. Может в шутку, тогда говорил, но суровый врач благостно улыбнулся.

— Про Тодора пока забудем. — Доктор помог перевернуться на бок и вставил в рот зажжённую папиросу. Боль резанула от спины до паха, но желание затянуться табачным дымом не отбила.

Я потихоньку втягивал ароматный дым, чтоб не закашляться, грудь была туго замотана. Голова сладко закружилась.

— У Вас, шевалье, ещё и пара рёбер перебиты. Две недели неподвижности, и ещё месяц очень осторожно передвигаться. Рана на лице, чистая заживает хорошо. На днях Вас хочет посетить хозяйка. Если вздумаете при ней, мусульманке, креститься, не забывайте, что католики крестятся в другую сторону.

— Моё оружие?

— Пока забудьте, но при вас была только шашка. Принести?

— Да. Так. Мне будет спокойнее.

В комнату робко поскреблись. Я напрягся, а доктор ухом не повел. Видно для него, привычный звук. Одел пенсне. Недовольным орлом посмотрел на вошедшую,

— Иванка? Быстро принеси папирос для господина инженера! Возьми в моём бюро.

Дверь скрипнула и захлопнулась.

— Девка. Помогает, — поиграл пенсне. — Способная. Учу потихоньку. Всему. Черт в нее вселился, днюет и ночует возле вашей постели. Не выгнать. Чем думает? Что в головке женской? Вечно в грезах. А дел много. Шельма, а не девка. Вожжами пороть надо.

— Доктор, вы же должны быть гуманистом.

— Исключительно из гуманистических побуждений. Вы, шевалье, должны мне помогать. Ваш организм ослаблен, множественными травмами, на лицо истощение. Если Вы не будете хорошо кушать, то всё моё умение, будет бесполезно. Обещайте, что не будете меня расстраивать.

Я, осторожно кивнул.

— Иванка обед сварила. Сейчас принесёт. Куринный бульон вас подкрепит. Хороший петух бегал. С Вашего позволения, пойду тоже отобедаю.

Живот свело. Рот наполнился слюной. Когда в последний раз ел суп? Осенью?

— Это хорошо, — доктор улыбнулся, увидев мою реакцию, и крикнул. — Иванка!

Дверь моментально открылась, скрипя на петлях, словно подслушивал нас кто–то.

— Приберись тут, да покорми господина офицера, ну и всё остальное, — он коснулся носком чего–то металлического, стоявшего под кроватью.

— Сегодня вставать запрещаю, все дела через неё, только она девка простая, французским не владеет. Впрочем, я ещё зайду.

В комнате заскрипели половицы, застучали по дереву каблучки. От создаваемого ветра заколыхались рушники на окнах. Словно забегало отделение батарейцев. Загромыхало железо, валясь из рук.

Доктор хмыкнул.

— Всё будет хорошо, господин инженер. Ешьте, спите. Может всё обойдется, — сказал доктор и вскочил со стула. Я думал он еще здесь, но воцарилась тишина. Потом меня осторожно потрясли за плечо. Открыв глаза, я увидел аккуратные пальчики с острыми коготками. Могу поклясться, что с такими руками к свиньям не ходят.

— Мадмуазель?