Золото Плевны

— Да уж постарайтесь, жаль графа, — пробормотал доктор и тряхнув головой в красной фреске на прощанье убежал к своим больным. Я, проводив его изучающим и прицельным взглядом, осторожно шагнул в большую комнату. На подоконнике синяя чашка с золотой каймой и блюдцем таким же, забытая. Тут же ложечка блестящая. Вот значит, чем интересовалась сорока–воровка. Что ей чужие людские беды — несущее волнует, живет одним днем. В печи, кафелем резным украшенным однотипными сценами из жизни Геракла, дрова потрескивали. Стало сразу жарко. Воздуха не хватает. Поручика же знобит видно. Выскобленная половица тихо скрипнула, но граф и на этот звук не обратил никакого внимания, продолжая лежать под одеялом неподвижно.

— Иван Матвеевич! — как можно бодрее сказал я, сразу атакуя. — Готов ли ты? Ставка не может ждать!

Одеяло слегка сдвинулось, открывая бледное лицо Суздалева.

«Ну, хоть выбрит и то ладно.» Улыбнулся подбодряющее. Граф не смог сдержаться, но улыбка его была мимолётной. От такой кошки заскреблись на душе, выглядел Суздалев безжизненно и на мир смотрел потухшими глазами, словно в огне не шашка сгорела, а сам поручик. Черные круги под глазами особо выдавались на бледном лице.

— Я, сударь мой любезный, всегда готов. Для меня, война, как бал. А бал, как война. Люблю визиты. — Граф тяжело сел и койка под ним слегка прогнулась, одеяла съехало на пол. Поднимая, байковую материю, Ванятка хмурился, тяжело дыша и натужно справляясь. Да, не танцор, но нрав упрямый. Поручик вздохнул, справившись с нелегким делом, спрашивая:

— Николай Иванович, а нет ли у тебя папироски? Уши пухнуть начали, так курить хочу. Табак быстро скурили. Соседи дымят, как паровозы. Не успеваю, в таких соревнованиях.

— На свежий воздух тебе надо для бодрости, друг мой. Там и папироску найдем. Пошли уже?

Нашли папироску. На крыльце стояли знакомцы из Гродненского гусарского полка. Штаб — ротмистр навещал своих, и кажется рад был встречи, пригласил сразу в офицерское собрание, показывая на дом из красного кирпича с высоким цоколем, где расквартировались гвардейские офицеры. Граф оживился и мне пришлось придержать чужой порыв, напомнив, что идем к генералу Гурко, а не в карты играть и книги читать. Хотя от гуляша бы не отказался — в животе тревожно заурчало — да кто тут умеет готовить настоящий гуляш. О доброй еде придется забыть до поры, до времени.

Услышав имя прославленного военачальника штаб–ротмистр привычно вытянулся, машинально застегивая петлицу, кивнул, говоря, давая свою оценку:

— Славный генерал. Честь великая идти на такой прием. В войсках его высокопревосходительство обожают.

Мне стало интересно и хоть знал, молва, то кругом ходит, попытался уточнить у гвардейца, в чем честь и слава полководца. Тот не заметив подвоха, и нисколько не оскорбившись чужому невежеству, с жаром говорил, продолжая:

— Во время похода через Балканы генерал Гурко всем подавал пример выносливости, деля наравне с рядовыми солдатами все трудности перехода. Лично руководил подъемом и спуском артиллерии по обледенелым горным тропам. А тех, кто роптал, отсылал назад. Вы представить себе такое можете? — При этом глаза его блестели, как у влюбленного гимназиста. Чужое обожания, меня позабавило. — Представляете? — гусар нервно ударил плеткой по голенищу. Был он готов умереть за командира и идти с ним хоть в преисподнюю к дьяволу.

Я не мог представить, хоть и имел богатое воображение, но генерала зауважал еще больше. Гвардеец заводился от своих речей и было видно, что очень гордится своим командиром. Тряхнул золотым шнурком с узлами, спрашивая:

— А знаете ли вы, граф, — штаб–ротмистр словно игнорировал мое присутствие, обращаясь к другу, как к более равному, — что назначение генерала Гурко войсками гвардии и кавалерии вызвало большой переполох в главной квартире? Ведь там чины и фамилии были по знатнее.

— Слышал, — равнодушно ответил поручик, пыхтя папироской и мрачно думая о своем. Не радовал его день, легкий морозец, общество и предстоящая встреча с генералом. Был он равнодушен к мирскому. Витал в другом мире, видя свои печальные видения. Штаб–ротмистр и этого не заметил, а я вздохнул. Гусарский офицер, приняв это за мою обиду, поспешно сказал:

— Вы с другом, граф приходите к нам вечером, гостями почетными. На собрании почитай все будут. Закатим пирушку! И барышни будут в конце. Цыган только не нашли. — Гвардеец искренне сожалел о проступке. — Знатное сражение выиграли. И вас заодно послушаем.

— Непременно заявимся.