Золото Плевны

— А мне нельзя. По–другому воспитан. С измальства научен дедами: крепость духа и храбрость — это умение справляться не только с конём, но и с самим собой. Если казак упал духом, то и конь не поскачет. Как–то так.

Глава 13. Награда.

За тяжелой дверью кабинета раздался тихий детский плач. Неясный, он то пропадал, то нарастал. Я решил, что показалось: откуда взяться младенцу в военной ставке, скорее может коту лапу отдавили или еще что — до путался под ногами, пушистый. Есть такие противные, вечно голодные и о голенища сапог трутся — глянец стирая. Не знаешь, что и хуже. Иосиф Владимирович сначала нахмурился, но тоже видно решил, что показалось и выяснять ничего не стал, продолжил, желая меня подловить и вывести на откровенность:

— Не знаю, кто хитрее из вас: ведь Суздалев — граф, а ты — казак. Абсолютные две противоположности. В чем выгода каждого? Ведь есть она? — По–отечески улыбнулся, приглашая развить тему. В руках он крутил луковицу золотых часов, перебирая толстые звенья. Сердце на миг замерло. Неужто подарок приготовил? Решил отметить наградой за старания в воинской службе. Батьке в коллекцию такие бы пригодились. Потом у самовара рассказывал бы внукам байки. А те хлебали бы чай в прикуску, да слушали раскрыв рты, мечтая о подвигах. Сам таким был. И деда тоже слушал.

От такой картины представленной, домой захотелось. Но пришлось вернуться из грез в действительность.

Я слегка покривился, вспоминая вкус незрелых зеленых яблок в соседском саду — пацаном думал, что у них слаще, и, ответил сухо, так как не по нраву пришлось такая тема:

— Да нет никакой выгоды и, хитрости тут тоже — нет.

Гурко покивал головой, делая вид, что согласился, потрогал себя за бакенбарды, но сам, кажется, остался при своем решении: один кресты зарабатывает, да военную карьеру делает, другой дружбу водит со знатной фамилией и титулованной особой. Да только ошибается генерал, и мы сами не промах! Тоже фамилию имеем. И за графа обидно — за такие подвиги крест могут и на могилу поставить, а то и некуда будет ставить. И так из Суздалева пулю уже вытащили, а хандра так и вовсе осталась навсегда — угораздило же подцепить дурную болезнь. Теперь лечи, траться на лекарства заморские. А может стоит к ведуньи сходить?

В дверь тихо заскребли.

Я же говорил: кошка или кот, есть видно любимица или любимчик у генерала. Может даже из Петербурга возит с собой. Может и лысого? Из самого Египта. Кто знает. Здешних котов всегда не хватает.

— Чай принесли, — пояснил мне Гурко и зычно крикнул, — войдите.

Молодой адъютант робко заглянул в проем. Тонкая ниточка усов топорщилась на утонченном холенном лице, делая его от того еще более удивленным. Захлопал длинными ресницами сконфуженно.

— Заходи, голубчик. Давай ка нам чая и чего по крепче. И чтоб лимон был! И баранок хочу!

— Ваше высокопревосходительство прием начался, — адъютант виновато улыбнулся и кашлянул — видать в горле от волнения запершило.

— Пускай подождут. Не закончили мы разговор, — властно сказал генерал–адъютант. — Поспешай с чаем, голубчик.

— Делегация это от местных.

— И что? Опять кого–то обидели мои неспокойные гусары? Ждут пускай. Сегодня день особый. Пускай все ждут!

— Так второй час ждут. Дите плакать стало, и преподобный старец Паисий V волнуется. Дело у них к вам необычное.

— Паисий пятый? — растерянно пробормотал Гурко, теряя генеральский накал и суровость в каждом слове, и мне уже, с едва скрытой усмешкой. — Слыхал о таком?

Я медленно закачал головой:

— Не имел чести. Не разбираюсь в болгарском духовенстве. Одну церквушку видел и то без колоколов. Непривычно как–то.

— Так им не дают звонить. А младенец при чем? — это уже адъютанту. Офицер замялся:

— Просят личной аудиенции. Но я, конечно, все узнал. Крестить хотят младенца. Герой им нужен в крестные. — И молодой подпоручик заикал от волнения, боясь быть осмеянным.

— Герой, — протянул Гурко и посмотрел на меня. Щелкнув крышкой на золотых карманных часах, посмотрел в циферблат, кивнул и, спрятав часы на длинной цепочке в карман, скрестил руки на груди. — Забавно. Вот ведь совпадение какое. Есть у меня один на примете. Пусть зайдут.

— Я может пойду? — привстал из–за стола, вспоминая о делах нерешенных, — проведаю поручика. Он уже, наверное, пришел в себя и беспокоится начал — интересно ему знать, как все прошло.

— Сиди, сиди, — деловито начал генерал, — появилась у меня мысль, как наградить тебя. Довольным должен остаться.