Золото Плевны

— Да я и так доволен и аудиенция у вас личная, — напомнил я, поднимаясь, и расправляя старую латанную черкеску, подаренную сердобольными станичниками казаками. Не могли они спокойно смотреть на мой турецкий мундир. А к своей одежде я еще не добрался. И видно не доберусь никогда. Гурко отмахнулся от меня, не оборачиваясь. В кабинет степенно вошла процессия. Возглавлял ее старец в черной рясе и в скромной такого же цвета скуфье — повседневном головном уборе. Складки мягкой шапочки образовывали вокруг головы знамение креста. Примечательный был и старинный черный посох, такой же древний, как и его обладатель. Перекладина с рожками, напоминала перевернутый якорь. Преподобный мягко глянул на нас, и мы закрестились, В кабинете стало, светлее, чище хоть народу и прибавилось. В процессии старца было много женщин, в расстёгнутых верхних одеждах, они как бы на показ демонстрировали свои расписные передники, добавляя своим образам еще больше торжественности и нарядности. Хотя их сукманы, которые имели много общего с сарафаном, были и так украшены красивыми вышивками и, декорированы изысканной тесьмой. Пожилые женщины были одеты в яркие шерстяные юбки и имели по два фартука. Скромнее выглядели редкие мужчины, их наряды включали в себя рубаху, жилет, брюки, украшенные тесьмой и пояс с яркой вышивкой.

Я в своей старой черкеске готов был сквозь землю провалиться и чувствовал себя лишним и не нужным, как та, китайская ваза в обстановке кабинета. Наверное, поэтому они и разбиваются всегда.

После приветствий старик начал издалека. Говорил он чисто и выяснилось, что в молодость свою, будучи обычным болгарским иноком, как и многие тогда обучился в русской духовной академии. И уже с тридцать восьмого года по всей Болгарии стали появляться образованные монахи–болгары среди, которых и он был. И были гонения великие и расправы кровавые, но после крымской войны в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году султан Абдул–Меджид издал особую грамоту «Хатти–Хамаюн», предоставляющая христианам равные права с мусульманами в империи. И жить стало легче.

После изложения такого важного факта старец замолчал, вспоминая свою бурную молодость, а потом изрек:

— Все мы ждали «деда Ивана». Немногие дожили до чуда.

— Какого деда? — не понял сразу хозяин кабинета, переспросив. Старик посмотрел на него внимательно, вздохнул, почти обесцвеченные губы его мелко подрагивали:

— Братского русского народа. Только он мог помочь освобождению болгарской земли. Подвиг ваш будет воспет и не забыт никогда.

Генерал улыбнулся. Он верил и знал.

— Надеюсь, не забудете. Или не сразу. Сейчас–то вас к нам, что привело, люди добрые? — Гурко посмотрел над головой преподобного старца на болгар, ожидая услышать ответа. Паисий пятый грозно пристукнул посохом, привлекая внимание к себе. Кустистые седые брови его шевелились, сходясь в прямую линию на переносице.

— Дело святое, с таинством и требами. Люди, что пришли со мной, крестить хотят своего первенца в старой церкви имени славного мученика святого Георгия Нового, который пострадал в болгарском городе Сердец в возрасте восемнадцати лет за дело правое. И, чтоб крестным младенца был непременно, русский богатырь, герой этой войны! — Последние слова старец сказал так торжественно, что всё шевеление прекратилось и тишина задавила на перепонки. Генерал осторожно прокашлялся в кулак, портя момент величия.

— Да, время вроде, как неподходящее. Может подождете немного? Когда победа будет полной. Тогда и праздники будем устраивать.

Старец вздохнул, опираясь на посох, но сесть по–прежнему отказывался.

— Да. — Протянул он. — Время сейчас такое. — И замолчал привычно.

— Вот и я говорю — неподходящее, — мягко заметил Гурко.

— Время убивать и время врачевать. Время разрушать и время строить. Время плакать и время смеяться. Время искать и время терять. Продолжать?

— Не надо, — Иосиф Владимирович улыбнулся. — Я понял мысль.

— Хорошо, — старец кивнул головой. — Так, как с богатырем? Видел я ваших гвардейцев, в нарядных мундирах, все двухметровые — русские богатыри! Думаю, среди них есть герой.

— Да, зачем далеко ходить? Гоняться за гусарами? Рядом герой стоит.

Старец посмотрел на генерал–адъютанта, не веря, что такая честь выпала для обычной крестьянской семьи. Но кто их знает, русских? Может и в правду герой у них один? Вот этот бравый генерал!

Гурко не мог сдержать улыбки.

— Нет. Не я. Есть у меня настоящий герой войны. Вот. Сотник Билый, казак.

— Казак? — протянул старец и чуть не выронил посох из рук. Младенец стиснутый в руках наряженной молодухи громко всплакнул. Успокоился, когда качать начали. Генерал усмехнулся:

— Самый настоящий казак и герой.

Несколько долгих секунд преподобный старец смотрел на меня, изучая. Лицо его вначале сумрачное, подобрело. Морщины разгладились, а голос стал певуч, затянул слова, заговорил со мной, никого в кабинете больше не замечая: