Золото Плевны

— Вижу в уме твоем заложенный Символ Веры. Испытание у тебя было дьявольское, когда сидел в каменном мешке, но не отрекся ты от Веры. Сильнее только стал духом. — Задумался, выискивая нужные слова. — Такой, как ты скорее умрет, чем откажется от Веры. — Старец вновь замолчал. Тяжко ему было говорить. — Многое пережил и это тоже вижу. — Ожил наконец. Посмотрел на генерала. — Хороший герой — чистый. Нам такой нужен. — Сделал под конец вывод, обращаясь уже ко всем. Люди отмерли, заулыбались, стали переговариваться, да на меня поглядывать.

А я стоял и молчал, чувствуя, как холодный пот бодрит спину, покрываясь мурашками. Откуда он узнал про каменный мешок? Как мог увидеть наш схрон, где мы с поручиком дьявольщину пережили, видя сны вещие, да страшные. Думал от газов видения. Выходит — нет.

И теперь, уже мир мне казаться простым не будет.

Глава 14. Крестины

В храме была отдельная крестильня. Маленькая комнатка тепло натоплена, не имела сквозняков, а людей набилось так много, что было не понятно кто здесь посторонний, а кто родственник близкий. Легкое волнение и торжественность момента витали в воздухе и постепенно овладевали участниками предстоящего таинства. Все старались не шуметь и издавать, как можно меньше звуков. Люди волновались и не скрывали своего беспокойства.

Маленький ребенок, в отличии от всех, вел себя на удивление спокойно, абсолютно не пугаясь моего присутствия и вполне комфортно, чувствуя в огрубелых ладонях. Рассматривал на старинных иконах, потемневшие лики святых. Радовался огонькам свечей. Пристально поглядывал на меня, задавая свои немые вопросы. Я же держал в руках маленький комочек жизни, с трепетом взирая на него в ответ, и думая, какая у него сложится жизнь.

Обряд крещения начался чином оглашения, старец возложил руку на ребенка и произнес слова молитвы.

В жизни мне доводилось уже быть крестным и сейчас душа моя отдыхала, будто в отпуске находилась дома, на Родине. И ничего, что люди вокруг чужие и покрой одежды у них другой, всех нас объединяла вера в одного Бога.

Крещение особый праздник — Душа рождается опять, а от Господа дается Ангел–Хранитель, который всю жизнь крещенного человека будет оберегать от бед и несчастий.

Преподобный старец, осторожно взяв ребенка из моих рук, вознес его вверх к иконам, открывая новую дорогу. А я словно окончательно домой вернулся, и, переживал знакомые моменты, только тогда крестили не мальчика, а совсем крохотную девочку–казачку, сорока дней от роду. Крестные принимают на себя ответственность за духовное воспитание ребенка. И роль у них большая, не маловажная. По традиции воспитанием маленькой казачки занимается крестная мать и учит законам домостроя — своду семейных законов, показывающих отношение к родителям, детям, мужу — жене и общему порядку в доме.

Быстро сменялись молитвы.

А я все стоял зачарованный, как в сказке, как в детстве, потерянный во времени. И прав генерал, теперь я чувствовал мудрость в каждом слове, которое мне говорилось — действительно достойная награда — переключиться с войны и смерти на жизнь. И ты вроде дома и нет больше ничего, не важно оно, не тревожит душу. Успокоилась она. Всё осталось там, за дверьми.

Выходить за стены церкви не хотелось. Не сейчас, когда длилось таинство, волшебство и перенос в другую реалию.

После молитв, было елепомазывание, окупание младенца в купель, традиционное укутывание в крыжму и одевание крохотного серебрянного крестика.

Не было только привычного: не соединились шашки над головой крещенного младенца. Да не принесли каши отведать. А я ждал ее. Головой вертел. Не хватало законченности обряда. Бабкина каша особая: вроде простая — из варенного пшеничного зерна в горшке, но традиция сильная. С душой сварена и с мыслом. Отцу ребенка, нужно было отведать кашу, сдобренную обильно горчицей, хреном, перцем и солью. Чтобы казак почувствовал всю тяжесть родов жены. Крестным родители ели ту же кашу, но смешанную с медом, чтобы жизнь крещеного ребенка сладкой была. Затем горшок, в котором варилась каша разбивался и осколки дарились всем гостям на память.

После крестин, отмерив от души растерявшимся родителям полную горсть золотых монет, я хотел по скорее уйти и заняться делами привычными, но меня насильно отвели в дом с накрытыми столами. Покрутив головой, под внушения старца Паисия о том, что мой скорый уход сильно обидит, как родителей, так и родственников, а вместе с ними и весь болгарский народ, я повесил на свободный деревянный гвоздик теплушку — стеганный кафтанчик на полчетверти ниже пояса, сел за стол. Папаху рядом с собой на скамейку положил. С измальства был приучен, что шапку на стол, где трапезничают, а перед тем молитвы читают, класть нельзя. Начали пить за здравие ребенка. И после очередной рюмки, кто–то из гостей задал вопрос, который я понял на половину, а остальное мне святой человек досказал.

— Боятся они тебя. Смотришь ты сурово. Мира хотят.

Я немного опешил.