Золото Плевны

— Кукушка готова. Господа! — Обер обвел всех взглядом. — У кого–то остались вопросы?

— Давайте уже начнем, пока не расцвело окончательно.

— Да разгоним тоску! — подхватили гвардейцы.

Молодой гусар снова засмеялся, потряхивая рыжим чубом. Вот никогда не испытывал к людям ничего подобного, но почему–то именно сейчас появилось чувство отвращения ко всем рыжим. Совершенно неуместный смех. Я уже знал в какую сторону выстрелю в первую очередь.

— Напоминаю! Правила просты! — вскричал обер–офицер. — Стреляем до последнего патрона! Ну, — подумав сказал он, — или пока не будет убита кукушка.

Я, услышав, что обращаются ко мне, снова отсалютовал, на этот раз приветствуя всех. Да, да, господа — запомните меня. Я, тот, кто не считает, что каждую войну выигрываете только вы. Поверьте — нас много, но почему — то слава и все сливки всегда достаются вам одним.

— Ну раз нет ни у кого вопросов, — будничным тоном сказал обер–офицер, — заходим, господа. Голубчики, закройте ворота за нами, спрячьтесь сами и некого не подпускайте! Не ровен час — зацепит шальная пуля.

— Да, ваше высокоблагородие! Не извольте беспокоится, если, как в прошлый раз будет канонада, никто сам и близко не подойдет! — Вахмистр лихо откозырял.

— Вот и славно, — сказал обер–офицер, кивая ветерану, заходя последним. Ворота за ним стали закрываться, погружая конюшню во мрак. Мимо меня заскользили тени — офицеры торопились, выбирали присмотренные тайные места.

Я оглянулся назад, в тот самый миг, когда створки уже почти съехались и туманный мир сузился до размеров узкой доски. Смешно прозвучит: но я всё еще надеялся увидеть своего приятеля казака. Привык к нему за последнее время. Странно, что не присоединился к забаве. Это же весело — стрелять друг в друга. Вот у кого бы получилось обострить игру. Я думаю, гвардейцы бы непременно оценили навыки пластуна. Я вспомнил взгляд, которым он одарил меня на прощание: столько в нем было, нет не сочувствия, пластун больше не жалел меня, и я не видел в его глазах сострадания. Столько в нем было грусти и жалости, словно это он потерял Малику, а не я. Кого он мог жалеть? Кого?

Створки ворот с глухим стук закрылись.

Я, вдруг понял, что стою один в темноте. Револьверы в руках дрогнули.

Неужели он жалел меня? Почему?

Я машинально сунул коробку с патронами в карман и резко присел, разводя руки в сторону.

— Начали, — крикнул откуда–то из глубины конюшни обер–офицер.

— Ку–ку, — крикнул я и нырнул в выбранный денник с кучей хлама, который заприметил с улицы, на ходу открывая огонь из двух револьверов, посылая пули веером в сторону говорящего.

Глава 17. Сау бул

Пули огненными шмелями летали в воздухе, били в стены, дырявили доски, разбивая дерево в труху. Рикошетили, ударяясь в металлические скобы, подковы, хлам — старый хомут неоднократно подпрыгивал, кто в полумраке принимал упряжь за лежачею скрюченную фигуру человека. Иван еще несколько раз успел крикнуть «ку–ку», прежде, чем приползти к бочке и спрятаться за нее. Два раза он перезаряжал револьверы и стрелял в ответ, но с каждым разом реже предыдущего. Накал злости и ненависти уходил, исчезая во мраке вместе с выпущенными пулями, и вскоре граф больше смотрел на завораживающий танец смеющейся Малики, крохотной феи, зная точно, что видит ее в последний раз, и абсолютно не интересовался происходящим вокруг. Потеряв всяческий интерес к игре. Не заметил он и того, что находился в плотном кольце выстрелов и, когда радиус изменился на безнадежный круг, где центром являлся он. Кто–то, взял на себя роль кукушки и закричал «ку–ку» совершенно в противоположной стороне, сбив многих с толку, посеяв сомнения, и приняв удар зарядов на себя.

— Малика! — шептал граф, видя, как танец девушки на огненных шмелях уходит от него все дальше и дальше. Турчанка обернулась на голос, посмотрела на Ивана и улыбнулась, взмахивая рукой. Иван отчетливо понял, что теперь с ним прощаются навсегда.

— Нет. Не уходи. Я не смогу без тебя!

Девушка улыбнулась в последний раз и выпорхнула в крохотную дырочку от пули, исчезая за стеной, в утреннем тумане.

— Малика! — крикнул граф поднимая голову. Онлухнув он грохотов выстрелов, он не сразу понял, что в конюшне больше никто не стреляет.

— Надо говорить «ку–ку», — раздался совсем рядом зловещий голос. Иван обернулся, и не понимающе посмотрел на рыжего гусара. Молодой корнет скалился и смотрел на него сквозь прицел револьвера, взведенный курок щелкнул, но ударил уже по пробитому капсюлю — выстрела не произошла. Гусар нажал еще несколько раз на спусковой крючок, прокручивая барабан, но выстрела и на этот раз не произошло. На глазах он побледнел, а с ярко–оранжевых волос стал сходить холенный блеск. Глаза медленно потухали, потому что видели, как граф в ответ поднимает два револьвера. С такого расстояния трудно промазать. Корнет побледнел, не в силах пошевелиться.