Золото Плевны

Герман Афанасьевич, внимательно наблюдавший за мной, истолковал такую дрожь по–своему, приняв верно за проявления страха, а может и трусости. Зря он так. Его я почему–то считал порядочным человеком, уважал может в глубине душе — драмы писать — это точно не для всех, вызов обществу. Фельетоны! Вот, что сейчас в моде, да чтоб картинок побольше в тексте. Я внимательно и оценивающе посмотрел на драматурга — а, как похож на арабчика Пушкина, те же кудри нечёсаные, взгляд только менее уверенный, но это ничего, несколько разбитых женских сердец и появится жесткость и величие. Гусар отвел глаза, продолжая настаивать:

— Но позвольте, господа. Давайте тянуть жребий. Так будет честно! Иван Матвеевич — гость, откуда он мог знать про наши правила и шутки?

— Не позволяю, — сказал обер–офицер.

— Проведем голосование? — голос Германа Афанасьевича задрожал от волнения. Я его зауважал: перечь старшему офицеру? Общество трещит по швам, готовое впустить в себя завтрашний день. Да не вся гвардия прогнила. Может на таких честных дворян держится элита армия, и задатки в нем молодого Шекспира есть, пожалуй, с таким можно выпить и на брудершафт.

— Оставьте, Герман Афанасьевич, — пренебрежительно сказал я. — Что там за правила у вас?

Меня проигнорировали. Корнета–драматурга распекали:

— А вам, сударь, никто и не запрещает быть второй кукушкой! Но не советую! — Обер–офицер сердито свел брови. — Правила простые к револьверам берем по коробке патронов и стреляем на голос, пока не кончатся заряды.

— К револьверам? — уточнил я. Может ослышался.

— Именно.

— Я смотрю, вы все любите делать, увеличивая на два. — Признаться, съязвил я немного, произнося слова, не смог удержаться, но почему–то гвардейцы и так меня возненавидели и не обратили должного внимание на колкость.

— Магия числа, — вздохнув, выговорил молодой драматург. — Увлекаемся на досуге нумерологией. Книжки у нас тут интересные есть, целая полка в библиотеки.

— Между прочим, подпоручика Вяземского.

— Вот и будет память о нем.

— Традиции. — Поддакнули ему. — Двойка, луна жизни, символизирует двойственность мира.

— Она таинственна и непостоянна!

— Господа! Это просто число полка! Не более того! — Закончил разговоры седой обер, делая рукой полукруг. — И так, господа! — Он обвел всех взглядом. — К игре!

Местом проведения выбрали старую конюшню. Ранее утро только задавалась, слабо освещая округу. Легкий туман струился по улочкам, обволакивая предметы, и делая их более размытыми. Трухлявые доски ворот, изъеденными дорожками древесных червей, покачивались на ветру, протяжно поскрипывали, слабо держась на проржавевших скобах, открывая черный зов во мрачное помещение конюшни, где застояло попахивало прелым сеном, мышами и, давно исчезнувшими благородными животными. Иногда доски постукивали о стены, качаемые легким ветерком, нарушая тишину утра.

Я мельком глянул во внутрь конюшни, отмечая перевернытые бочки, разрушенные стойла и кучи пыльного хлама и снова попытался подкурить сигаретку. Герман Афанасьевич услужливо поднес спичку, спрятанную в кулаках. Я прикурил и благодарно кивнул.

— Шикарное утро, — пробормотал гусар в восхищении, — конюшня в этом тумане, как из страшной сказки. Вы не находите, Иван Матвеевич? Я всё жду, как сейчас от туда, — он махнул в сторону черного зова, — белый единорог выскочит.

— Единорог? — хмыкнул я.

— Ну, это когда у коня из лба рог торчит.

— Я знаю кто такой единорог, — пробормотал я, глядя во внутрь зловещего помещения, — скорее черти, которых согнали с насиженного места.

Раздался скрип снега под ногами быстро приближающихся людей. Принесли пару ящиков с револьверами и патронами. Двое юнкеров под командой строгого вахмистра сноровисто зарядили револьверы. Хоть бы у кого патрон упал. Я вздохнул. Даже придраться не к чему. Компания наша обросла, пока мы шли к конюшни, другими офицерами. Охотников по развлечься и по стрелять друг в друга, пощекотать нервы и укрепить боевой дух, набралось с десяток. Офицеры посмеивались, с нетерпением ожидая развлечения. Я думал, кукушка развита только в далеких гарнизонах, где нет никаких развлечений, и даже за барышней уже отстрелялись не по одному разу друг с другом, но никак не на передовой, и видно ошибался совсем не зная нрава людей.

Вахмистр принялся раздавать Смит–Вессоны и прикладывать к ним бумажную пачку патрон. Деловито сунул и мне в руки по револьверу, когда я подошел. Пачку патронов пришлось придержать, прижимая к груди. Пыхнул сигареткой, в знак благодарности.

— Не курили бы вы, господин поручик у конюшни, — с укором в голосе сказал вахмистр, — подпалите ненароком.

— Прошу прощения, — привычно пробормотал я, сплевывая сигаретку в снег и заминая ее сапогом.

— Господа! — сказал обер–офицер. — Все ли готовы?!

Ему нестройно ответили. Один гусар громко и неестественно засмеялся и так же умолк, как и начал.

— Кукушка? — требовательно спросил пожилой офицер, приглаживая моржовые усы. Интересно он тоже полезет? Не староват ли для подобных игр? Я отсалютовал револьвером — старость надо уважать.