Золото Плевны

Вокруг все засуетились, забегали, двери захлопали, впуская и выпуская людей. Иван Матвеевич достал из золотого портсигара папироску и медленно раскурил ароматную палочку. Прищурился от едкого дыма. Посмотрел на подсвечник на камине. На круговой жарондоли, мигнув, погасла одна. «Как символично».

Над подпоручиком Вяземским склонялись люди. Они громко шептались, украдкой посматривая на гостя. Иван Матвеевич не разбирал слова — ему было все равно. Полное равнодушие накатило волной и замерло у ног, обдав брызгами. Вот над противоположные края стола склонилась знакомая красная феска. Граф затянулся. Доктор стянул с головы дурацкий колпак и, пьяно икнув, сказал:

— Доигрались, господа. Доктор вам не нужен.

Офицера заговорили разом. Суздалев поймал несколько косых и злых взглядов. Пожал плечом равнодушно и снова затянулся — к чему так смотреть, всё к этому шло.

Из–за спины раздался тихий шепот. Кто–то звал по имени. Граф даже не понял сразу, кто, после поединка бурлила кровь, и сохранять напускную браваду и спокойствие, стоило большого труда, резко обернулся, хмурясь. Кто мог позволить себе такую фамильярность?

В проеме, освещенный светом большой залы, стоял сотник Билый. Вид у него был презабавный. Испуганный что ли и казак явно чего–то не понимал.

— А, Николай Иванович! — сказал граф. — Идите сюда! Мы тут играем! У нас весело!

Пластун осуждающе покачал головой и молча отошел за дверь, пропадая из обзора. Иван Матвеевич разочаровано вздохнул. Посмотрел на гусар.

— А, что господа? Не сыграть ли нам еще в какую веселую игру? Вы же тут все, затейники, как я посмотрю.

Кто–то из гусар дернулся, но его придержали за обшлаг доломана. Вперед выступил обер–офицер.

— Есть одна интересная игра. Предлагаю сыграть!

— И вы примите участие? — деланно изумился поручик.

— Конечно. Мы все примем участие.

— И во, что мы будем играть?

— В кукушку, — спокойно сказал обер–офицер. Суздалев похолодел. Но улыбнулся.

— Хорошая игра. Было время играли в нее юнкерами. Потом в училище запретили — трупов много. И кто будет кукушкой?

— Вы.

16.2

— Господа, а вы не находите, что это не очень благородно? — тихо подал голос Герман Афанасьевич, начинающий драматург. Вспотевшие ладони он быстро вытирал о синие рейтузы.

— Ах, увольте от ваших рассуждений! — вскрикнул молодой гусар рядом. Новенькая форма сидела на нем по педантичности четко и ладно, кантик к кантику. Бахрома пугала своей чистотой. А уже наградная сабля с «клюквой» на боку. Подумать только, у него есть, а у меня нет. Выходит успел уже повоевать и подвиги совершить.

Я улыбнулся.

Вот бы Прохор сейчас негодовал.

Юношеское лицо корнета пылало румянцем от справедливого гнева.

— Подпоручик Вяземский был мне лучшим другом! Мы воевали с ним вместе с первого дня. Через Балканы.

Несомненно, последняя фраза являлась ключевой. Среди офицеров началось оживление. Теперь на меня смотрело уже несколько лиц с исключительной злостью и негодованием. И мне казалось, что я сильно виноват перед всеми — пришел в гости, наследил — никакого уважения к гвардии.

Да, господа, представьте себе, никакого уважения.

Я снова затянулся. По пускал кольца в потолок. Хороший табак, надо попросить пластуна, чтобы еще раздобыл, где–то видно нашел место. Я вот лавок не видел, сколько не спрашивал.

— Заметьте и мне! — подал голос сосед, по другую руку Германа Афанасьевича. Он был много старше своих товарищей, но тоже носил на шнурке узлы корнета. Уже не такой чистенький и новенький и крестов больше, но наглый и дерзкий. По бакенбардам вижу. «Как много друзей!» — успел подумать я, чувствуя, как вскипаю от злости, прежде чем услышал:

— Да, скверный характер был у господина Вяземского и не менее скверно он закончил, но человек был достойный и из знатной уважаемой фамилии, — седой обер–офицер в упор строго посмотрел на меня. Укорял, значит, внушал чувство вины. Я кивнул, принимая к сведению, оставаясь бесстрастным. Нашел, чем удивить — у нас у всех из присутствующих здесь родовитые и значимые фамилии — лейб–гвардия, как никак. А я просто, обычный граф. Меньше слов, больше действий. Утомили вы меня, господа. Может и здесь особые правила на кукушку и стреляют холостыми, куражась? Гвардейцы ведь, что с них взять? Только пыль в глаза. Меня передернуло от брезгливости. Подумать только, а ведь сам мог попасть к гусарам, не настояв на артиллерии в свое время. Учли только потому, что училище с отличием закончил, да и маменька, написав письма старым друзьям отца, помогла, хоть и выбор не одобряла.