Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы

Профессор Петр Васильевич Басин оказался прав в своих опасениях насчет длительной задержки с реставрацией образов в Казанском соборе. После долгого молчания, 27 апреля 1862 года в Императорскую Академию художеств поступило письмо митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Исидора:

«Весною и летом по случаю устранения в куполе Казанского собора мелкозных рам и переплетов исправления икон сделать невозможно. При устройстве купола будет много пыли, от которой образа попортятся».

О содержании письма Алексей Иванович узнал от профессора Басина, когда в очередной раз пришел в Академию художеств за иконой Божией Матери. Выслушав объяснения и извинения за задержку с составлением отзывов на очистку образа, Травин, как его научил Порфирий, прихвастнул, мол, теперь икону отправит митрополиту Исидору, а с ней и письмо архимандрита Успенского. Добавил, Порфирий готовит к печати большую статью в журнал «Духовная беседа» об опыте Травина.

Проехав из академии в Александро-Невскую лавру, он застал ученого-священника на привычном месте за столом, заваленном старинными книгами с пером в руке.

— Чем вы так встревожены, Алексей Иванович? — молвил Порфирий, не отрывая взгляда от листа бумаги и продолжая писать. — Ради Бога, только не говорите мне, что кто-то вам переехал дорогу по пути к Лавре или хуже того — вы плохо себя чувствуете. Вижу — здесь что-то гораздо серьезнее и требует немедленного обсуждения. Я готов выслушать вас, — он выпрямился и посмотрел на Травина.

— Профессор Басин сказал, в апреле Академия получила письмо от владыки. Исидор, мол, в связи с ремонтом купола Казанского собора предлагает не торопиться, так как весной и летом в таких условиях работать невозможно. Намекает подождать до осени.

— Отзывы привез от профессоров? — он посмотрел весело голубыми глазами.

— Какие там отзывы, ваше преосвященство! — вздохнул Травин. — Они в растерянности. Исидор не просто перенес срок начала реставрации, но и дал понять, что с ценой сметы как и прежде не согласен, потому и дал до осени время подумать.

— Владыка настойчив, самолюбив. Никому не позволит супротив него идти, — погрозил пальцем архимандрит.

— Так, может, мы ему очищенный наполовину образ Божией Матери и отправим? — спросил тихо Алексей Иванович, подвигая сверток с образом священнику.

— Я думал об этом, — улыбнулся Порфирий, поднимая сверток и укладывая его подле себя на тумбочку. — Вот освобожусь, завершу перевод и сяду за письмо к нему. Признайся, похвастал профессорам, что к владыке обращаться будешь с моей помощью?

«Как все-таки отличался Порфирий от профессоров Академии», — подумал Травин, разглядывая ученого, который опять увлекся переводом, но готов был в любой момент ответить на его вопрос.

Глядя на Успенского, он видел перед собой скалу, горную снежную вершину. Он знал, это было первое впечатление, когда смотришь на Порфирия и восхищаешься его монументальностью. Но вот архимандрит начинает говорить, и его речь, словно весенний ручеек, то плавная в своей текучести, то бурливая, переходящая в тихий рокот, приковывает к себе внимание, манит за собой. И тогда ты, захваченный врасплох ее дивными поворотами и глубокими перепадами, очарованный ими, начинаешь понимать, кажущиеся еще вначале разговора непонятные тебе мудреные слова, предложения, мысли.

— Что-то вы про сына своего молчите, Алексей Иванович? — сказал Порфирий. — Раньше только и разговоров было — об Иване.

Травин собрался было уходить, как и всегда тихо — встал и направился к выходу, укоряя себя в нерешительности. Начиная с осени, каждый раз отправляясь в Александро-Невскую лавру, он убеждал себя: сегодня обязательно попрошу Порфирия поговорить с сыном. У него это получится. Иван уважает священника и доверяет ему.

«И сегодня поскромничал», — подумал он, берясь за ручку двери.

Вопрос архимандрита нагнал его в этот момент.

— Дома сидит. Иногда мне помогает иконы чистить, — с привздохом ответил Травин.

— Дома, значит? Эх! — он покрутил головой. — Негоже добру молодцу без дела сидеть. Талант у него есть. Приводи ко мне. Я ему работу дам: на библейские темы картины писать.

Обо всем, что произошло в жизни Ивана в прошлом году, — от митингов протеста до нахождения в Петропавловской крепости, а затем исключения из университета — не таясь рассказал Алексей Иванович старинному другу. Порфирий выслушал Травина с невозмутимым выражением лица, а когда Алексей Иванович закончил рассказ о бедствиях сына, проронил:

— Трудно поверить, что человек, откровенно проникший любовью к искусству, русскому национальному искусству, мог стать разрушителем, возмутителем спокойствия.

— Завтра приведу! — едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть, радостно сказал Травин и спешно вышел из кельи. Прежде чем направиться к дому, он еще долго стоял, подпирая дверь спиной, боясь пошевелиться.

* * *

Письма от профессоров Академии художеств — свидетельства на икону Божией Матери стали приходить, когда он потерял надежду. Первым прислал отзыв ректор по исторической части Федор Антонович Бруни: