Золото собирается крупицами

Тем временем стогующие снова взялись за вилы, и стоящий наверху Загит еле успевал подхватывать граблями охапки сена. Мальчик весь вспотел и крутился на стогу как волчок, но иногда все же не успевал повернуться вовремя, и подброшенное сено, рассыпаясь, летело вниз. Наконец стог из двадцати копен был уложен, и Загит, сложив крест-накрест сверху стога четыре длинные, попарно связанные ветки черемухи, спустился вниз по веревке.

– Молодец, умеешь работать на вершине! – хлопнув его по плечу, сказал один из работников.

– Жаль, что у меня нет дочки, а то взял бы тебя в зятья! – пошутил другой.

Загит покраснел так, что уши его стали малиновыми, но был доволен тем, что взрослые похвалили его. Стогующие перешли на другое место и поставили еще один треножник для стога. Загит, чтобы не оставаться без дела, соорудил поддувало из березовых веток, – чтобы сено оставалось всегда сухим.

Когда новый стог был сложен наполовину, Загит опять поднялся наверх. Мужчины больше не стеснялись его и говорили о своих делах так, как если бы мальчика не было поблизости.

– На прииске такая баба живет недалеко от конторы, – начал один из мужиков с реденькой бородкой, бросая вверх охапки сена, – в любое время к ней приди, и получишь все, что хочешь! Всю зиму, чуть что, – к ней бегал! Поссорюсь с женой – бегу, выпить хочется – бегу, а если просто плохое настроение – опять бегу. – Мужики засмеялись.

– Я тоже так однажды к одной бегал, а что получилось? – сказал второй. – Когда я отказался на ней жениться, она пришла к моей матери, и нам пришлось платить за позор! Так возненавидел ее, что после этого даже этот дом стороной обхожу!

– Ну, так твоя только с тобой ведь путалась, а эта со всеми!..

– Хватит лясы точить! – прервал его седой широкоскулый работник. – Видите, туча наплывает! Надо торопиться!

Духота стояла такая, что было трудно дышать. Мужчины стали работать еще быстрее, вилы так и летали в воздухе. У Загита даже штаны взмокли от пота. Мальчик тяжело дышал, открыв рот и тревожно поглядывая на северную сторону неба, откуда надвигались на поляну свинцовые тучи.

Вдруг из леса на всем скаку выскочил верховой и резко осадил коня.

– Война! Война! Ерманский царь нашему расейскому царю войну объявил! – выпалил он одним духом и поскакал дальше.

Точно подтверждая его слова, вдалеке загрохотал гром. Сильный ветер, налетев, согнул деревья, листья буйно затрепетали, заскрипели стволы, по полю клочками летело сухое сено.

– На все воля аллаха, – опустив голову, сказал седой старик, и глаза его влажно заблестели. – Опять отнимут у нас наших сыновей, а все потому, что никто уже не чтит аллаха, как раньше… Вот он и посылает нам наказания за то, что мы связались с неверными!

Схватив вилы и грабли, работники побежали к лесу. Ветер усиливался с каждой минутой.

3агит уже почти подбежал к шалашу, когда на лицо ему упала первая капля дождя. Грянул гром, небо прочертил ослепительно и грозно яркий зигзаг молнии, и дождь хлынул как из ведра. Перепрыгивая через маленькие ручейки, весь мокрый, Загит добрался до шалаша и, влетев, стал отжимать рубаху и штаны.

20

Все происходящее казалось Хисматулле сном. Война! Даже мысль о ней казалась дикой и чуждой здравому смыслу, особенно сейчас, во время сенокоса, в эти жаркие дни, полные пряными запахами горных трав, криком птиц, смехом молодых женщин, убирающих сено, солнцем и небом над старыми деревьями, прохладной лесной тенью. Целую неделю не было никаких новых вестей о войне, одни разговоры, и Хисматулле казалось иногда, что кто-то сыграл с людьми злую шутку, объявив им эту горькую весть, чтобы испортить сенокос.

Однако когда через несколько дней в Сакмаеве объявили о мобилизации из деревни двадцати двух человек и Хисматулла оказался в их числе, двадцать два дома погрузились в траур: плакали матери, провожая сыновей, плакали жены и невестки. Плакали дети, провожая отцов, плакали Сайдеямал и Гульямал. В день отъезда новобранцев люди бросили сенокос и пастбища, каждый старался подойти к родственнику или соседу, дать совет, сказать на прощанье несколько теплых, ласковых слов, – кто знает, придется ли еще когда-нибудь свидеться!..

Улица была полна народу, в толпе вокруг телег вертелся староста Мухаррам. У одной из телег возле молоденького, лет восемнадцати, парня, всплескивая руками и отирая набегавшие на глаза слезы, стояла молодая женщина.

– Говорила я тебе, сходи к старшине, сходи! – жалобным голосом говорила она. – Ведь свой человек, помог бы, ох, сынок, сынок, почему ты не слушаешь меня? Ну, хочешь, я с ним поговорю?

– Не надо, мама! – парень густо краснел, оглядываясь на соседей и пожимая плечами: мол, видите, ничего с ней не поделаешь!..

– Ну позволь, я схожу, я уговорю его, – продолжала женщина – Ведь у тебя еще и годы не вышли, ты и ружья в руках не удержишь…

– Удержит, как не удержать! – заметил проходивший мимо староста. – Разве он младше моего сына? Ведь и я своего не пожалел для царя и веры, посмотрите-ка на него! Какой мой сын, а? Сокол, настоящий сокол! Вдруг офицером вернется, вот слава будет.