Золото собирается крупицами

Увидев Хисматуллу, стоявшего рядом с матерью и Гульямал, он важно кивнул ему:

– Присматривай за моим сыном, ведь ты старше его! Да не забудь, брось свои здешние повадки, не забывай о том, кому ты служишь?

– Я-то знаю, кому служу, – спокойно ответил Хисматулла. – А вот ты знаешь ли?

Мухаррам поспешно скрылся в толпе. Когда новобранцы стали грузиться на телеги, шум и крики усилились еще больше. Лошадям как будто передалась тревога людей, они забеспокоились, ржали; курносый парень с опухшими и красными от плача глазами закричал, размахивая войлочной шляпой:

– Прощайте, братцы! Ерманскому царю на пельмени едем!

– Не говори так, дитя мое, – успокаивала его мать. – От своей судьбы никуда не уйдешь!

Народ все прибывал, люди давали отъезжающим хлеб, деньги, нитки, мыло – все, что могли. На задней телеге, куда сел Хисматулла, собрались те, у кого не было родных, или же те, у кого их было мало Гульямал, еще удерживая слезы, стояла рядом, сжав руки в кулаки так, что они побелели. Сайдеямал не плакала, а только смотрела, не отрываясь, на сына.

– Много горя я тебе принес, мама, – сказал Хисматулла. – Опять ты остаешься одна… Как ты будешь жить?

– Не волнуйся обо мне, сынок, думай о себе, – отвечала Сайдеямал. – В миру и воробей выживет, ничего со мной не случится…

– Покамест я дома, буду бабушке помогать, – сказал появившийся около телеги Гайзулла.

Хисматулла невесело улыбнулся и погладил мальчика по голове.

– На аллаха вся моя надежда. – Старая Сайдеямал опустила голову, и руки ее бессильно повисли вдоль черного платья. – Днем и ночью буду просить всемогущего, чтобы мой сын вернулся живым и здоровым.

Передняя телега дернулась, и лошадь медленно потянула ее сквозь толпу. Следом за ней двинулись остальные. Женщины заголосили и бросились вперед, стараясь последний раз дотронуться до родных, кричали вразнобой:

– Возвращайтесь скорее!

– Пусть сам Хызыр, ангел бессмертия, будет вашим спутником!

– Берегите друг друга!

– Да поможет вам аллах победить неверных и вернуться живыми!

Миновав толпу, лошади пошли быстрее. На краю деревни провожающих стало меньше, а когда повозки поднялись по каменистой дороге через березняк на гору, отстали и старая Сайдеямал с Гайзуллой. Одна лишь Гульямал, прикрыв лицо платком, упрямо продолжала шагать за последней подводой и, лишь когда передние телеги скрылись в лесу, подбежала к Хисматулле, быстро обняла его и отпрянула. Кинув ему маленький узелок, она заплакала навзрыд и бросилась в лес.

– Постой! Обожди! – крикнул Хисматулла, но Гульямал даже не обернулась. – Постой! – крикнул он снова.

«О-ой!» – отозвалось эхо.

Парень быстро соскочил с телеги, не зная, кричать ли ему или бежать за Гульямал. Потом, хлопнув с досады себя по колену, он догнал телегу.

Дурак, какой же я дурак! Ни одного слова ей не сказал, а ведь, если бы не она, меня бы, может, уже в живых бы не было!.. Почему я всегда думаю только о себе? Хисматулла готов был расплакаться. Сидевшие рядом с ним рекруты насмешливо поглядывали на него.

Телеги с шумом и грохотом катились по дороге, то въезжая в березовую чащу, то поднимаясь в гору, то переезжая мелкие ручьи вброд. Скоро кто-то из рекрутов запел тонким, протяжным голосом:

Как за Биштэк-горою солнышко встает,
Над моей Кэжэн-рекою соловей поет…

Горечь сердца зажигает, грудь теснит тоской,

Тяжко-тяжко расставаться с милой стороной…

Если я в живых останусь – я вернусь, Урал?

А заденет злая пуля – так прощай, Урал…

Остальные рекруты подхватили песню, и она отзывалась эхом в горах. Немного успокоившись, Хисматулла развернул узелок, который бросила ему Гульямал. В кисете, вышитом бисером и цветным сукном, лежала десятирублевка и тщательно свернутый клочок бумаги. «Любимый, прощай, не забывай меня», – прочел Хисматулла, и ему стало еще тоскливее…

К вечеру обоз с рекрутами подошел к поселку Кэжэнского завода. Начал моросить мелкий дождь. Дожидаясь своей очереди во дворе, где находилась медицинская комиссия уезда, Хисматулла продрог. Наконец рекрутов впустили в дом. Первым к столу фельдшера подошел сын бая,

– Кто таков? – спросил фельдшер. – Как зовут?

– Шайахмет, – тихо ответил парень.

Фельдшер поднял голову от бумаг:

– Хажисултанкин сын?

Шайахмет утвердительно кивнул головой.

– Можешь не раздеваться, я тебя еще в прошлый раз проверял, когда ты с отцом приезжал на базар. Езжай домой!

Шайахмет оторопело стоял посреди комнаты. Он хорошо помнил, что никогда не приезжал с отцом на базар и не проходил никаких комиссий. К тому же он был здоров и никогда не болел. Видно, отец договорился с ним, – сообразил парень, – иначе зачем отец велел бы мне купить чаю на обратном пути?

– Ты что, глухой? – снова сказал фельдшер. – Или я плохо говорю? Так я могу сказать еще раз – ты больной, к военной службе не годен, понял? Ступай отсюда, не мешайся! Чья очередь!