Золото собирается крупицами

– Злющая была барынька, страсть! Как что не по ней – сразу руки в ход пускала, мастерицы ее не любили, само собой, но боялись крепко – она и иглой могла уколоть со злости! Как уколет, мастерица в крик, а барынька ей: «Чего ты кричишь, милая? Я, мол, не нарочно тебя уколола, а случайно, с кем не бывает…»

– Зверство какое, – тихо сказала женщина в черном платке, сидевшая рядом с Михаилом.

– Зверье – ясное дело… Только взяла она себе новенькую работницу, да такую бойкую, что сама не рада стала. Примеряет ей та мастерица платье, как кольнет ее иглой! Барынька в слезы, а та ручки сложит: «Простите, говорит, Христа ради, нечаянно получилось, больше не буду», – и опять – хвать ее иголкой!

Женщины рассмеялись. Ровняльщик внимательно прислушивался.

– Ну вот, прогнала она ее, стало быть, а мастерица подговорила там всех товарок, и вот на следующий день то одна ее уколет, то другая, барынька прямо из кожи лезла, а они все в один голос: «Простите, мол, нечаянно…» Стала она одну за другой их увольнять, пока всех не уволила в тот же день. А они не уходят, у дверей в мастерской толпятся, и вдруг та приходит, бойкая, самая первая, и говорит: «Чего вы на нее смотрите? Это ж не человек, а собака бешеная, зверюга лютая, уж раз мы все от нее уходим, чего нам терять?»

– Неужто избили? – охнула толстушка.

– Куда там, хуже! – смеясь, проговорил Михаил. – Пристрочили!

– Куда?!

– Портьеры там на окнах висели с двух сторон, занавески такие длинные, вот они взяли ее за подол да низами эти занавески и подшили к юбке ейной, так что юбка вся задралась кверху и панталоны с улицы видать! И не вырвешься, потому как с двух сторон пришили, к каждому окну то есть!.. Только к вечеру ее от тех занавесок отпороли, и крику никакого слышно не было, они ей тряпок каких-то, лоскутов в рот понапихали, а руки за спиной связали…

– Ну, дела, – вытирая выступившие от смеха слезы, сказала женщина в черном платке. – Есть же смелые бабы на свете!

– Ты что это? Опять смута? – угрожающе зашипел ровняльщик. – Ты против кого это? Смотри, все доложу!

– Доложи, да смотри в штаны не наложи! – захохотал Михаил. – Мы тут всем скопом такое на тебя наложим, что хуже той барыньки придется, – сунем в вашгерд вместо породы дало патами разомнем! – Он закашлялся от смеха, достал из кармана платок и приложил руку к груди. Все замолкли.

– Плохо? – участливо спросила женщина в черном платке. – Может, кипяточку?

Михаил помотал головой и, кашляя в платок, отошел и прислонился к стене.

– Чахотка каторжная, – снова прошипел ровняльщик и, оглядев умолкших женщин, вдруг рявкнул: – Хватит! По места-ам!

– Породы же нету, – сказала толстушка.

– Ну и что же? – ворочай кроличьими покрасневшими глазками, повернулся к ней ровняльщик.

– Забойщики еще отдыхают…

– Пусть отдыхают, не ваше дело! – Ровняльщик нагнулся к головке вашгерда. – Пускайте воду! Пока другой работы нет, будем споласкивать!

– Всегда в конце работы споласкивали, – вы ступила вперед женщина в черном платке.

– Делайте, что велят! – взмахнул коротки ми ручками ровняльщик. – Хотите, как те мастерицы, прославиться? Так они уж все за решеткой сидят, у тамошнего урядника в ногах валяются!

Женщины неохотно вставали. В вашгерд с шумом побежала вода. Женщина в черном платке обернулась и, заметив, что уже почти все заняли свои места, молча пошла к желобу.

– Убавь воду, оглохла, что ли? – опять за кричал ровняльщик. – А ты, Дуська, свечу по ближе держи! Да вы что, с ума он вас своими речами свел, я вижу! – Ровняльщик выхватил у толстушки свечу и сам поднял ее над затемнен ной стороной вашгерда. – Вот так надо, поняла? Словно только что на свет появилась, ей-богу!

Короткой мотыгой он сгреб песчаную породу навстречу воде и, ртутью собрав в ковшик золотые крупинки с головки вашгерда, положил ртуть в тряпку и выжал ее обратно в ковш. Блестящие шарики ртути, соединяясь и увеличиваясь, побежали по дну ковшика. Ровняльщик поднял голову. Женщины молча смотрели на него.

– Чего вылупились? – вскинулся ровняльщик. – Все таращатся, таращатся, думают, себе возьму! Спрячь, спрячь буркалы-то, ишь, зенки, будто десять глаз у нее, а не два!

Ворча и ругаясь, он подошел к печке, присел, положил выжимку на железку и поставил на огонь. Железка накалилась, ртуть, подскакивая, рассыпалась в разные стороны, и на железке осталось одно золото. Ровняльщик взвесил его на самодельных весах, послюнявил карандаш, записал все в журнал и, завернув металл в тряпку, сунул его в карман.

За стенкой послышался перестук копыт по бревенчатому мосту, грохот сгружаемой породы.

– Прибавь воды! – заорал ровняльщик, под ходя к вашгерду. – Да шевелитесь, шевелитесь, мухи сонные, вам лишь бы от работы отлынивать!

После обеда Хисматулле стало работать еще труднее. В голове шумело, перед глазами поплыли радужные круги. Еле двигаясь, он наполнял тачку за тачкой и тащил их к отвалу, пока не остановился, наконец, на полдороге, не в силах двинуться дальше.