Золото собирается крупицами

– Ты что, браток? Так нельзя, отдохни, – по советовал подбежавший Михаил. – Ты еще молодой, береги себя. – Он сильно закашлялся и, схватившись рукой за горло, выдавил с силой: – Не беспокойся, успеем, скоро уже кончится…

Хисматулла слабо махнул рукой и, еле-еле довезя тачку до отвала, опрокинул ее. «Прогонят! – с ужасом думал он. – Только бы выдержать, хоть сегодня…» Подвезя тачку обратно к желобу, он погрузил лопату в воду, подгреб гальку и стал поднимать ее, но руки, как чужие, задрожали, и лопата с плеском плюхнулась обратно в воду. Хисматулла, обессилев, сел, держа лопату за черенок.

– Ты ведь наврал, что обедал, – укоризненно сказал Михаил. – Что ж ты от картошки отказался? Я ж тебе от чистого сердца давал…

Пересиливая себя, Хисматулла молча вытащил лопату с галькой из воды, но, не донеся ее до тачки, уронил на землю и, сев рядом с ней, умоляюще поглядел на Михаила.

– Агай, начальнику не скажи… Не могу я, завтра буду работать, завтра не устану, вот увидишь! – на глаза его навернулись слезы.

– Ты что ж меня за иуду считаешь? – обиделся Михаил. – Чего ты меня боишься? По мне самому, слава богу, веревка пеньковая плачет, и не только в вашей конторе, но и кой-где еще! А ты – «начальнику не скажи…». – Он опять закашлялся и, чтобы успокоиться, присел возле тепляка на большой круглый камень. – Ишь какой… С ног валится, подыхает, а от помощи отказывается… Так нельзя, браток, рабочий люд помогать друг другу должен! Ну-ка скажи, правильно я догадался – не ел ты сегодня?

– Нет…

– Вот видишь! А ломался… – Михаил вынул из кармана ломоть хлеба и протянул Хисматулле. – На ешь, а я пока за нас двоих повкалываю!

Хисматулла неловко мотнул головой, но Михаил положил на плечо парню большую руку и крепко сжал:

– Ты что, обидеть меня хочешь? Бери без всяких разговоров и головой не качай, еще больше закружится! Понял? А если бы со мной беда случилась, ты что, разве отказался бы мне по мочь? Ну, говори, отказался бы?..

– Не-е-ет, – сконфузившись и покраснев, ответил Хисматулла.

– Так я и думал! За чем же дело стало? – Он сунул хлеб Хисматулле и взялся за лопату.

Хисматулла обмакнул хлеб в воду и начал есть. От первого же глотка в груди у него стало теплее, только руки от волнения задрожали сильнее, но скоро прошло и это. «Дай аллах ему здоровья, – думал Хисматулла, – какой хороший человек, ведь за этот кусок хлеба столько он тачек, должно быть, перетаскал!»

Он благодарно взглянул па Михаила и, проглотив последний кусок, встал. Быстро темнело, слабый свет из окна тепляка кривым квадратом лег на снег, а работе все не было конца. В темноте вдруг будто сильнее загрохотала сваливаемая порода, громче и визгливее ударялись о железную решетку лопаты. Луна, как желтый кусочек свежего корота, снова показалась над Биш-итэк-горой, тени деревьев вытянулись на снегу.

Неожиданно стук лопат в тепляке сменился шумом голосов. Михаил опустил тачку.

– Все, – сказал он, тяжело дыша. – Ты вот что, голодный не ходи, а то ноги живо протянешь. Я возле центральной шахты живу, в землянке. Придешь сегодня ко мне, я тебе дам полкаравая ситного, понял? Отдашь потом, как-нибудь сочтемся. Не сможешь найти – спроси, там тебе каждый покажет, где я зимую. – Он задохнулся в сильном кашле, схватился обеими руками за грудь, задержал дыхание: – Может, дома меня не будет, так старушка моя наверняка никуда не пойдет, у нее спросишь, понял? – Он снова закашлялся и, махнув рукой, ушел в тепляк.

«Странный человек, этот русский агай, – подумал Хисматулла. – Хозяин вашгерда терпеть его не может, да и Михаил его не любит, а оба русские, одной веры,.. Зато ко мне Михаил хорошо относится, а ведь я башкир, мусульманин, как же так? Нет, странный он человек, удивительный человек, не такой, как все…»

25

Хисматулла все еще стоял у тепляка, не решаясь ни войти, ни двинуться одному по темной дороге, когда работницы одна за другой гурьбой высыпали из дверей. Видно было, что и они измотаны тяжелой работой, не слышно было уже ни смеха, ни разговоров. Михаил вышел одним из последних.

– А я думал, что ты уже ушел, – удивился он. – Что ж у печки перед дорогой не отогрелся? Ах ты, дурья башка, все стесняешься? Ну, идем тогда сразу со мной, прямо сейчас пойдем, и хлеба тебе дам, хозяйка чайку скипятит…

Лапти от мороза стали твердыми и тяжелыми, намокшая одежда заледенела, и Хисматулле хотелось лечь на снег и хоть несколько минут полежать спокойно, но бодро шагавший впереди Михаил, оглядываясь, торопил его:

– Быстрей, браток, прибавь шагу! Времени в обрез – сам понимать должен, завтра опять работа до свету, а меня еще сегодня старатели ждут!

Он не объяснял, почему его ждут старатели, но Хисматулла каждый раз прибавлял шагу, понимая, что Михаил не стал бы торопить его просто так.