Золото собирается крупицами

Хисматулла в нерешительности остановился.

– Да что ты его уговариваешь? – сердито махнув рукой, крикнул Василий. – Разве он хорошие слова понимает? Одно слово – баба!

– Не надо так, – с укоризной сказал его приятель. – Паренек-то хороший, я вижу, ему только денег жалко… Да ты не бойся, – обернулся он к Хисматулле. – Я ж сказал, за мой счет! – Он улыбнулся и вопросительно поднял глаза. – Идем?

– Ну пошли, – с неохотой отозвался Хисматулла.

В кабаке было дымно и шумно, на непокрытых деревянных столах красными пятнами рдело пролитое вино, под лавкой уже кто-то валялся, звенели стаканы и кружки, и, стараясь обратить на себя внимание остальных, мычал что-то, стоя на лавке и шатаясь, мужичонка в распахнутой телогрейке, с окладистой черной бородой.

Василий, бодаясь, как корова, прошел сквозь толпу к дальнему углу и, сбросив под лавку спавшего, навалясь на стол, старателя, обернулся к дружкам:

– Милости прошу к нашему шалашу!

Чуть только уселись вокруг стола, как подошел хозяин, – рыхлый, с бледным, гладко выбритым лицом.

– Чего тебе, Вася? – без улыбки спросил он.

– Водка есть? Ну, тогда четверть!

Скоро хозяин принес еще две четверти, и Хисматулла почувствовал, что быстро пьянеет. Он хотел было отказаться от очередного стакана, но все зашумели: «Пей! Пей!» – и он выпил.

Кабак гудел, дым клубами поднимался к потолку и растекался по темным некрашеным доскам. Хисматулла подпер голову кулаками. Дружок Василия ткнул его в бок:

– Тебя как зовут-то? А то пьем, пьем, живем вместе, а имени твоего так и не знаю!..

– Хисматулла меня зовут…

– Чего грустишь, Сматула? Неужели с та кой капли опьянел? Или зазнобу какую вспомнил?

– А что это такое? – удивился Хисматулла.

– Зазноба? Да девушка, ну любимая, как там по-вашему?

– Вспомнил, – признался Хисматулла и опустил голову.

– Хорошая девушка, красивая?

– Какая разница, если ее бай в жены взял!.. – Хисматула стукнул кулаком по столу, и стоявший рядом стакан подпрыгнул и зазвенел.

– Вот так так! – свистнул собеседник. – Как же ты баю свою девушку отдал?

Хисматулла встал и сжал, кулаки.

– Захочу – и назад возьму! – с вызовом глядя кругом, крикнул он. – Прямо сейчас пойду и заберу, а Хажисултана зарежу, видит аллах, зарежу?

– Да сядь, выпьем лучше! Водка, она любое горе глушит! – придвинулся поближе дружок Василия. – Плюнь на все, что тебе баб не хватает? Да я тебе такую отыщу, закачаешься! У тебя деньги-то остались еще? Возьми-ка тогда чет верть, да не бойся, я с тобой расплачусь!

– Ну давай, – сказал Хисматулла и полез в карман за деньгами.

Старатели снова опорожнили стаканы. Василий встал и, пошатываясь, перешел к другому столу, вскоре за ним скрылся и его дружок. На их место тотчас подсели другие старатели.

– Зря ты горячку порешь, – сказал сидевший рядом старик. Лицо его густо обросло грязно– седой щетиной, рукава рубахи были похожи на лохмотья. – Нехорошо так долго зло помнить… Знаешь, как старики сказывают: тебя камнем, а ты – куском хлеба! Человека только добром победить можно, а если без конца камень за пазухой держать, это не дело! Не к лицу мусульманину…

– Нет, агай, добром с Хажисултаном не сладишь! – обрадовавшись, что не надо больше подбирать русские слова, заговорил Хисматулла. – Все равно отомщу! Мать мне только жалко, вот что… Совсем она у меня старенькая. – Он уронил голову и заплакал.

– Да брось ты, ты же мужчина! На, держи, выпей, сразу очухаешься! – заговорили сидевшие за столом. – Пей, пока жив, сколько влезет, всякое горе позабудется!

– Да, про завтрашний день один аллах знает…, – задумчиво добавил старик. – Сколько жить и долго ли муку эту нести! Наши, как мухи, дох нут! Сколько их под землей осталось…

– Вчера на третьем горизонте один погиб, – заговорил молчавший до сих пор усач, вертя стакан длинными костлявыми руками. – Да на прошлой неделе шестнадцать человек в одной шахте засыпало. А этот, что на третьем, дружок мне был… Жена осталась, дети мал мала меньше, вчера в контору ходила, а с ней там и разговаривать не стали.

– Чего зря болтаешь? – спросил снова при соединившийся к столу Василий. – Я сам видел, как Накышев ей три рубля дал!

– Тебе бы четверых детей, как бы ты их на кормил на трешку? – горестно спросил усач.

– Зато сколько водки купить можно! – весело встревая в разговор, сказал кто-то сзади. – Целая трешница, подумать только!

– Молчи ты, оболтус! – грозно повернулся назад усач, и пьяный старатель пропал, будто сквозь землю провалился.

– Бросьте, ребята, лучше выпьем! —сказал дружок Василия.

За соседним столом громко и не в лад запели:

Песня, как солнца огонь золотистый,
Сердце зажжет у уральских ребят,
Где же поет соловей голосистый?
Песни его над рекой звенят…

– Хай-хай, гоп-эл-лэй! – подхватили старатели.

– Жизнь собачья, одна водка тоску глушит! – грохнув стакан об стол, сказал усач. – Зачем тог да и родиться, если радости тебе – ну никакой!..