Я опустил голову, разглядывая почерневшие трещинки на ступеньках из светлого, отполированного шагами людей камня.
– Честно говоря, – продолжил Миас, – я был в шоке. Мы ведь знакомы со студенческой скамьи. С тобой и с Кавой. Помню, она обожала науку, горела ей. Все знали, что рано или поздно она попадет в Корпус и сделает блестящую карьеру. И когда она вернулась из экспедиции с таким грандиозным открытием, я даже не удивился. – Миас помолчал некоторое время. – Так что с ней случилось?
– Сам пытаюсь понять, – сухо ответил я.
Повисла неловкая тишина. Миас шагнул на поле личных вопросов, где все еще было слишком много неразминированных мест. Он прав, мы долго не виделись и не вели простых дружеских бесед, чтобы я мог вот так легко раскрыться. А раскрыться хотелось. Все, что я узнал о Каве за последние дни, разбередило мне душу, подорвало с трудом возведенные опоры душевного спокойствия. Я оказался брошенным в море неизвестности, и острое желание найти ответы было светом маяка, который не давал окончательно потеряться.
Я закрыл глаза и принюхался. Миас был верен своему любимому хвойному аромату. Под ним проглядывал его собственный запах, навевающий чувство тихой, спокойной уверенности. Я посмотрел на его образцовый профиль с прямым носом и выпирающими надбровными дугами. На висках волосы тоже отросли, образовав подобие бакенбардов, и сейчас лицо Миаса, достойное применения в кинематографе, напоминало гостя из другой эпохи. Я подумал, что с годами все меньше знакомого оставалось в человеке, которого я знал столько лет. Но то, что осталось, хотелось сберечь.
Я поколебался еще некоторое время и спросил, смотря в сторону:
– Как думаешь, можно продолжать любить человека, зная, что он совершил нечто ужасное?
Миас шумно вздохнул.
– Сложный вопрос. А ты уверен, что вообще любил Каву?
– О чем ты? Мы с университета были вместе.
– Это не ответ.
Я замолчал, задумавшись. В памяти всплыло:
«Я хочу, чтобы ты знал: ты очень дорог мне».
Она сказала «дорог». Тогда, в Корпусе. Не «люблю», а «дорог».
Я посмотрел на Миаса:
– Тогда что это, по-твоему, если не любовь? Слепая преданность? Восемь лет?
Он снова пожал плечами.
– Или привязанность. Ты держался за нее, а она – за тебя. Так и жили. И ничего в этом такого нет. Многие так живут, по привычке. Знаешь, может, и не бывает никакой любви. Вообще, в природе. Просто люди находят друг друга и понимают: этот человек может дать что-то, чего мне не хватает.
– То есть заключают негласную сделку?
– Вроде того, – ответил Миас.
– И что мне с этим делать? Как ее отпустить?
– Для начала попробуй разобраться, что именно ты не хочешь отпускать. Человека или то, что он тебе давал: заботу и поддержку, чувство стабильности, признание твоих заслуг. Это я сейчас для примера набрасываю.
– Говоришь как мозгоправ. Откуда ты этого понабрался?
– Я же не за печатной машинкой сижу, как ты, а с людьми работаю. Со студентами, у которых еще сплошные идеалы в голове. Сравниваю их взгляд на жизнь со своим, традцатилетним. Анализирую.
– Понятно. Человек ты интересный, Миас, но друг хреновый, так и знай, – беззлобно сказал я, потирая веки.
– Почему это?
– Столько лет молчал. Подозревал, что у нас с Кавой что-то не так, и молчал.
– Зачем мне было говорить, если тебя все устраивало? – удивился Миас. – Сейчас же я вижу, как ты маешься, вот и решил поделиться некоторыми соображениями. Но что из этого правда, а что лишь мои домыслы – ты сам решай.
– Релятивист хренов.
Миас засмеялся и толкнул меня локтем в плечо.
– Ладно, пойдем в пабе посидим. Столовская еда у меня уже в печенках
– Я избегаю общественных заведений, ты же знаешь.
– Но ради меня можно сделать исключение? Хоть раз?
Я изобразил муку на лице, но Миаса это не проняло.
– Только ради тебя я их и делаю. Ладно, – согласился я, – пошли, но я сам выберу место.
Я встал со ступенек, почувствовав, как затекли ноги. И подумал: ради Кавы я исключений не делал. Никаких цветов в доме, никаких поездок на конференции вместе. И мне казалось, что ее все устраивало. Может, Миас прав, и этот брак был всего лишь сделкой, а мы сами того не замечали?
Глава 14
Темным пятном на фоне белесо-серого Айхенлина выделяется стоящий на окраине старой части города Черный замок. Его крепкие фортовые стены напоминают о временах, когда замок охранял подступы к столице, возвышаясь неприступной громадой на пути врагов. А маленькие зарешеченные окошки не дают забыть, что с тех пор замок успел побыть и тюрьмой. Сейчас всю его территорию занимает Главное полицейское управление, благодаря чему старый вояка сохранил пристойный вид, поддерживаемый строгими требованиями к порядку.
Замок, словно матерый ветеран на пенсии, любит с высоты четырех своих башен взирать на то, что происходит в его владениях. Подозрительно оглядывать посетителей, пришедших в полицию отстаивать свои права. С одобрением наблюдать за муштрой на главном плацу. Рассеянно посматривать на служителей порядка, занятых своими делами.