Крови было на удивление мало несмотря на глубокие надрезы, которые проделывал Стант. Другие врачи, наблюдающие за операцией вместе с Фрэнком, были восхищены тем, как он оперирует: задней рукой держит рентгеновский снимок перед задней парой глаз, а передние не отрывает от операционного поля, орудуя скальпелем передней рукой. На извлечение пули у него ушло восемь минут – он вытянул её щипцами и уронил в подставленный Эрнандес лоток из нержавейки.
– Как вы закрываете раны? – спросил Стант. Фрэнк с трудом различал голос его транслятора сквозь трескучие громкоговорители наблюдательной галереи.
– Накладываем швы, – ответила Эрнандес. – Просто сшиваем края раны.
Стант секунду молчал, вероятно, поражённый варварством этого метода.
– Ох, – сказал он, наконец. – Ну, тогда сделайте это. – Он отступил в сторону, Эрнандес придвинулась к ране, и через две минуты её края были плотно сомкнуты.
– Когда он придёт в себя? – спросила Эрнандес.
– У вас есть уксусная кислота?
– Уксусная… Гмм, в кафетерии, должно быть, есть уксус.
– Раздобудьте немного. Небольшое количество, принятое перорально, разбудит его. – Стант оглядел Эрнандес. – Спасибо за вашу помощь.
– Это честь для меня, – ответила она.
На следующий день Хаск всё ещё приходил в себя, так что судебное заседание перенесли; обвиняемый должен присутствовать при опросе каждого свидетеля. Однако день Дэйла и Линды Зиглер начался в кабинете судьи Прингл.
– Ваша честь, – сказала Зиглер. – Обвинение ходатайствует о признании процесса несостоятельным.
Судья Прингл явно этого ожидала. Она кивнула и начала что‑то записывать в блокноте.
– На каком основании?
– На основании того, что, в отсутствие секвестрации жюри, присяжные, несомненно, узнают о том, что на жизнь обвиняемого было совершено покушение.
– Ваша честь, – голос Дэйла был твёрд, – защиту вполне устраивает текущий состав жюри. Мы решительно возражаем против того, чтобы многие месяцы работы, не говоря уж о многих тысячах долларов простых налогоплательщиков, отправились на свалку.
В голосе Зиглер также звучала решимость.
– Ваша честь, вид подсудимого, который входит в зал суда, хромая и весь обмотанный бинтами, наверняка вызовет у присяжных излишнюю симпатию к нему, симпатию, которая может сказаться на их вердикте.
Судья Прингл удивлённо вскинула брови.
– Вы ведь не надеетесь найти где‑то ещё двенадцать человек, которые бы не слышали о покушении на Хаска, миз Зиглер?
– И, – добавил Дэйл, – разве знание о существовании человека, настолько убеждённого в том, что Хаск – воплощение зла, не может настроить присяжных
– Ваша честь, если бы защита в самом деле так считала, она бы ходатайствовала вместе с нами, – резко ответила Зиглер. – Причина, почему это не так, очевидна: этот фанатик, Йенсен, явно полагал, что Хаска собираются отпустить, иначе он не стал бы устраивать покушение. Его поступок – ясный сигнал для жюри о том, что люди думают об этом процессе.
– Что думает один‑единственный человек, – сказал Дэйл, глядя судье Прингл прямо в лицо. – Не думаю, что надо напоминать моей коллеге об этом, но Хаск находился под защитой полиции Лос‑Анджелеса, когда на его жизнь было совершено покушение. Это вина штата; давайте же не будем её усугублять, заставляя моего клиента пройти через ещё один процесс.
– Но влияние на присяжных…
– Как миз Зиглер, несомненно, известно, ваша честь, я построил всю свою карьеру на вере в то, что присяжные способны подняться над своими предрассудками. Мы с миз Катаямой верим в текущий состав жюри.
– А что говорят прецеденты? – спросила судья Прингл. – Я припоминаю несколько дел, в которых обвиняемого убивали в ходе процесса, но не могу вспомнить ни одного, где в него стреляли, но он выжил.
– Мы также пока такого прецедента не нашли, – сказала Зиглер.
– Что ж, если только мы не найдём чего‑то убедительного, я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с мистером Райсом. Повторные процессы очень дорого обходятся.
– В таком случае, ваша честь, – сказала Зиглер, – могу я просить об особом инструктировании жюри?
Друсилла Прингл нахмурилась, но кивнула.
– Договорились. Я проинструктирую их не поддаваться чувству ложной симпатии, причиной которой является ранение обвиняемого. – Она повернулась к Дэйлу. – И я также проинструктирую их о том, что тот факт, что какой‑то человек посчитал Хаска дьяволом, ни в малейшей мере не является признаком его вины.
*28*
Карла Эрнандес никогда не была дома в рабочие часы, и поэтому никогда не смотрела прямой трансляции суда над Хаском. В девять вечера «Си‑эн‑эн» транслировал часовой обзор сегодняшних событий на процессе, но у неё никогда не находилось для этого времени: работа заведующего хирургией отнимала по меньшей мере восемьдесят часов в неделю. Кроме того, её начало воротить от Греты Ван Састерен и Роджера Коссака[233]
ещё во время суда над Симпсоном. К счастью, ежевечерние обзоры событий дня на суде были на каждом канале в Лос‑Анджелесе; в частности, ей нравились комментарии Боба Пагсли на тринадцатом в половине одиннадцатого вечера.