К резиденции управляющего неторопливым, но твердым шагом двигалась невиданная процессия. Из шатких хижин, словно по сигналу, высыпали наружу, выстроились вдоль обочин возбужденные толпы зевак. Сун-у замер, глядя на шествие точно завороженный. Голова пошла кругом, в глазах помутнело. Число зевак увеличивалось с каждой секундой. Сотни человек – мужчин, женщин – сбившись в плотную, ропщущую толпу, покачивались из стороны в сторону, глаза каждого пылали страстью. Казалось, кликушеский стон, разнесшийся над толпой, всколыхнул всех, будто могучий ветер – листву на ветвях деревьев. Все вокруг слились в единое целое, в громадный примитивный организм, не сводящий восторженного, благоговейного взгляда с приближающейся колонны.
Идущие отличались от всех остальных крайне странным нарядом из белой рубашки с засученными до локтей рукавами, темно-серых брюк немыслимо архаичного кроя и черных ботинок. В этой одежде все они казались одинаковыми, как две капли воды. Колонной по двое, сияя белизной рубашек, оттененной темно-серыми брюками, мерно, торжественно печатая шаг, странно одетые люди шествовали вдоль улицы – головы подняты, ноздри раздуваются, зубы решительно стиснуты, и если бы только это! Лицо каждого несло на себе печать столь непреклонного, истового фанатизма, что Сун-у, в ужасе втянув голову в плечи, подался назад. От мрачных, каменнолицых людей в древних белых рубашках и серых штанах веяло жутью, духом далекого прошлого. Мерный, глухой, неумолимый топот множества ног гулким эхом отдавался от шатких дощатых стен. Псы вмиг проснулись, вскинули головы, детишки захныкали, куры с заполошным кудахтаньем кинулись врассыпную.
– Эльрон милосердный! – воскликнул Сун-у. – Что происходит?!
В руках идущие несли некую странную культовую утварь, ритуальные изображения, тайный смысл которых Сун-у, естественно, был неведом. Шест, трубы, блестящие сетки… и все это вроде бы из металла! Из металла, однако не ржавого – сверкающего, искрящегося в лучах солнца. Не древнего, но потрясающе… нового!
Процессия миновала балкон. За идущими следовала громадная, грохочущая колесами повозка, а на ней возвышался несомненный символ плодородия – винтовой бур высотой с доброе дерево. Торчавший из верхней грани сверкавшего сталью куба бур поднимался и опускался с каждым оборотом колес.
За повозкой тянулась еще одна двойная колонна суровых, каменнолицых людей с остекленевшими глазами, нагруженных трубами, шлангами, охапками блестящего инструмента. Стоило им пройти, улица до краев заполнилась толпой зевак, в благоговейном восторге, словно завороженные, двинувшихся за процессией. За зеваками помчались детишки, а за ними с лаем поскакали псы.
Последняя из идущих крепко прижимала к груди длинный шест, древко хоругви, развевавшейся над ее головой в такт шагам. Яркое полотнище гордо, дерзновенно реяло по ветру. Разглядев украшавший хоругвь символ, Сун-у на миг лишился чувств. Вот оно… в буквальном смысле слова, под самым его носом, у всех на виду, среди бела дня!..
На хоругви красовалась громадная буква Т.
– Так это же… – начал он.
– Трудники, – оборвав его, пророкотал толстяк-индеец и отхлебнул еще глоток сока.
Сун-у, подхватив портфель, со всех ног бросился к лестнице. Здоровяки-евры у ее подножия оглянулись, насторожились.
– Сюда! – тут же крикнул индеец, махнув им рукой.
Оба двинулись наверх, преграждая Сун-у путь к бегству. Водянисто-голубые глазки в обрамлении воспаленных век холодны, точно камень, взгляды не сулят ничего хорошего, мощные мускулы играют, бугрятся под густой шерстью…
В отчаянии Сун-у полез за пазуху, выхватил из-под халата вибропистолет, направил дуло в сторону евров и нажал на спуск. Увы, пришедшее в негодность оружие не сработало. Тогда Сун-у встряхнул пистолет что было сил. Из дула брызнули во все стороны хлопья ржавчины пополам с чешуйками рассохшейся изоляции. Ах, как не вовремя!.. Подстегнутый решимостью обреченного, он отшвырнул бесполезное оружие и прыгнул через перила.
Рухнув на землю вместе с лавиной обломков подгнившего дерева, Сун-у откатился вбок, изрядно приложился теменем об угол хижины, кое-как поднялся на ноги и пустился бежать. Евры, расталкивая зевак, запрудивших улицу, устремились в погоню. Обернувшись, Сун-у разглядел в плотной толпе за спиной их бледные, потные лица, свернул за угол, промчался между ветхих хижин, перемахнул сточную канаву. Охваченный ужасом, он бежал, бежал сломя голову, взбираясь на кучи чавкающего под ногами мусора, поскальзываясь, падая, кубарем скатываясь вниз, и наконец, по-прежнему прижимая к груди портфель, запыхавшись от быстрого бега, припал к земле в ложбинке у корней невысокого дерева.
Евров позади не оказалось. Очевидно, погоня отстала, и теперь ему – по крайней мере пока – ничто не грозит.
В какой стороне корабль?