Золотой день

Айше даже испугалась сначала, не зная, что ей делать с этим неподдельным горем, с этими детскими всхлипываниями и вздрагиваниями, с этими, по-видимому, давно сдерживаемыми слезами. Господи, что же делать? Она совсем ребенок, маленькая девочка, потерявшаяся среди взрослых женщин, старательно делающая вид, что она такая же, как они, но вот не сумевшая выдержать роль.

Маленький, одинокий ребенок.

Айше присела около девушки, обняла ее, принялась говорить что-то бессмысленно-успокаивающее. Дать бы ей чего-нибудь успокоительного, но у Айше никогда не было ненужных ей самой лекарств. Чаем и кофе тут явно не обойдешься. Айше вспомнила, что на кухне был коньяк, и, оставив на минуту Илайду, налила немного в нелепую чайную чашку. Где Кемаль держал специальные бокалы, она не сообразила, да и вообще, сейчас не до церемоний!

– Вот, Илайда, выпейте, чуть-чуть, это должно помочь. Ну, немножко…

Девушка произнесла что-то неразборчивое, отталкивая руку Айше, и коньяк выплеснулся, обдав их обеих терпким тяжелым ароматом. Илайда посмотрела на темное пятно на ковре, и взгляд ее обрел некое подобие осмысленности.

– Простите меня, – выговорила она, – ой, простите, я…

– Ничего, ничего, – обрадовалась Айше, – вот вы сейчас выпьете, что осталось, и мы поговорим, ладно?

– Нет, мне нельзя, – разобрать слова было трудно, и Айше снова придвинулась поближе, – я же кормлю… раза два в день, но все-таки…

– Значит так, – пора было проявить власть, и Айше вдруг почувствовала, как надо вести разговор: так, как она говорила с нерадивыми студентами, снова не удосужившимися прочитать толстый роман Голсуорси. Или с ученицами в дорогом частном колледже, где она одно время преподавала французский. – Сейчас вы умоетесь, выпьете один глоток коньяка – только один, ничего от этого не случится! – и все мне расскажете. Я никому не скажу, не бойтесь. Это совершенно естественно, что вы плачете, это нормально…

«Это прекрасно, что вы можете так плакать», – этого Айше не произнесла.

Но подумала.

Никто не плакал, когда умерла Лили. Ни одна из ее подруг.

Конечно, они всего лишь подруги, а не родные, а с годами люди вообще отвыкают плакать. И о Гюзель вряд ли кто-нибудь заплачет, кроме этой девочки. Ни любимая всеми Джан, ни красавица Эминэ, ни говорливая, впечатлительная Семра, ни постоянно подчеркивающая свою чувствительность Элиф. Ни одна из них, даже отзывчивая София, на это не способна.

А она сама, Айше? Давно ли она плакала? Не вспомнить даже… наверное, это все-таки возраст. Или равнодушие к другим не приобретается с годами? Разве много найдется людей, о которых она сможет заплакать?

Айше решительно остановила сама себя: хватит копаться в собственных ощущениях, займись лучше девушкой. В любой момент может прийти Кемаль, и тогда их едва возникающее взаимопонимание будет разрушено. Сначала надо дать ей возможность все осмыслить, подумала Айше, и заговорила сама.

– Так вот, Илайда, с Гюзель случилось несчастье. Она упала ночью с парома и утонула. Судя по всему, как раз когда она возвращалась с золотого дня, но точно пока неизвестно. Будет экспертиза…

– Зачем? Я и так точно знаю: тогда. Иначе она бы мне позвонила. Или оставила сообщение. Мы договорились. Я… у меня…

Девушка замялась, видимо сомневаясь, стоит ли Айше ее откровенности.

– У вас какие-то проблемы? – попыталась помочь ей Айше. – Если не хотите, можете не говорить. Я только должна вас предупредить, что кое о чем вас будут спрашивать в полиции. Ваш голос и номер есть на автоответчике, и, кажется, еще адрес в компьютере… словом, муж просил меня связаться с вами и задать некоторые вопросы. Потом, в полиции, они вас еще раз спросят, но вы, разумеется, не обязаны рассказывать все. Их интересует, когда Гюзель должна была вам позвонить, когда вы с ней виделись или разговаривали в последний раз…

– Да тогда и разговаривала, на золотом дне! Вы же сами знаете! Мы договорились потом созвониться, вечером, но она не отвечала. Я тогда еще начала волноваться, но не очень, мало ли куда она могла отправиться. Хотя…

Илайда снова замолчала. Только бы не начала плакать.

– Хотя?.. – тихо повторила Айше, вдруг вспомнившая, что так обычно делают психоаналитики: повторяют, как эхо, последние слова больного.

– Хотя она никогда так не поступала. Если у меня были проблемы или дело, она всегда… сразу же… больше мне не с кем было…

– Она вас любила, Илайда.

– Да, любила… она бы сразу…

– Может быть, вы расскажете мне суть? – рискнула Айше.

Если ей действительно больше не с кем обсудить свои проблемы, вряд ли она не воспользуется случаем. Ей нужен взрослый понимающий собеседник, и коль скоро на Гюзель надежды нет, на ее месте может оказаться кто угодно. Ведь это она сама решила приехать.

– Господи, я совсем запуталась… вы себе не представляете… это надо с самого начала. Как-то все одновременно… вы, кстати, знаете про моего брата?

– Про машину? Знаю. Это действительно оказалась его машина?