Золотой капкан

Проклятый автомат не преминул воспользоваться случаем, слетел на локоть и боднул магазином в бедро…

Они еще долго кружили по этому лесному пятачку, приглядываясь к деревьям, и в душу Слона опять закрались смутные сомнения, найдут ли они вообще здесь что-нибудь. Может, пока не поздно, повернуть назад? Ведь сбился Махов, как пить дать, сбился… Хотя… а как же тогда лог?

— Вот!!! — восторженно вскричал он, показывая на кору могучего, вдвоем не обхватишь, кедра. — Вот насечка!

Махов подбежал, близоруко сощурился и с уверенностью заявил:

— Не… Не моя!..

— Как не твоя?! А твоя какая?! А? Что ты молчишь? Или ты башку мне морочишь?

Неудача взбесила Слона, и он готов был врезать по этому бесхитростному бородатому лицу, и врезал бы, если бы это что-то изменило.

— …Она старая, — доказывал проводник. Подойдя к зарубке, провел по ней ногтем. — Вишь, почернела… Ей уж года два. А моя свежая, с зимы… И потом, формой похожа на острие стрелы.

И он нарисовал в воздухе незамысловатую фигуру.

— Вот и ищи свою стрелу! Нечего время тянуть!

* * *

Отметку свою Махов нашел не скоро, а увидев ее, радостно завопил:

— Вот она! Вот… Я ж говорил, что найду!

— Чего же ты раньше, промысловик хренов, кругами нарезал? Говорил, лес как свои пять пальцев знаешь. А сам в трех соснах заблудился.

— Знаю! — возбужденно парировал Махов. — Мы ж сюда почти не ходим. Говорил же, змеи! А я… Так вообще первую зиму в эти края подался.

— Хорош врать, — сплюнул Слон и поправил оружие. — Куда теперь, Сусанин?

— А никуда! — на удивление дерзко ответил проводник и, поняв промашку, поправился: — Вечереет… Хотите в лесу ночевать?

— Что ты предлагаешь?

— Остановимся на берегу Тунгуски. Все просторнее.

— Далеко это?

— Нет, — губы Махова тронула улыбка. — Минут десять ходьбы… от силы… двадцать.

— Двадцать? — вспыхнул было Слон, но усталость погасила эту вспышку. — Двадцать… Хм… веди.

* * *

С крутого пригорка, куда они выбрались и где обрывался лес, открывался живописный вид на реку — неширокую, но с сильным течением; она несла мимо мутные воды и, огибая нагорье с высоким обрывом, на котором теснились сосны, терялась вдали.

Отстегнув Махова, Слон спустился к воде, осмотрел предложенное для стоянки место и выкрикнул команду, которую ждали от него все без исключения:

— Привал!

Вадим уселся на землю и откинулся на рюкзак. Как он устал… Майка прилипла к мокрой от пота спине, по коже бегали зябкие мурашки. Разгоряченному сидеть у веявшей прохладой воды не стоило, можно было простудиться, ну да потерявши голову, о волосах не пекутся.

Он устало закрыл глаза, мечтая, что его не тронут и дадут как следует передохнуть. Он поражался собственной выносливости: последние километры дались особенно тяжело, и шел он на автомате, как робот, не видя ничего, кроме раздутого рюкзака на спине впереди идущего…

Но отдыхать долго не пришлось.

Выкурив сигарету, Слон пришел в бодрое расположение духа и развил бурную деятельность, властно указав на сухой и относительно ровный клочок земли:

— Ставьте здесь палатку. Да пошевеливайтесь, пока не стемнело.

Охранников команда не касалась, и шевелиться пришлось им. Палатку достали из чехла, раскатали ярко-красное нейлоновое полотнище, и четверо, вооружившись стальными крючьями и топорами, вмиг растянули ее.

…Закат окрасил небо в багряные тона. От реки еще сильнее потянуло сыростью и холодом. Продрогший Слон вышел из палатки и окрикнул автоматчика, приглядывавшего за бродягами:

— Кирилл! Бери троих и дуй за дровами. Замерзнем…

Власов послушно отозвал оказавшихся ближе других Вадима, Ежова и худощавого парнишку лет двадцати со сломанным, смятым набок носом.

— Пошли со мной, и не приведи вас… шутить с огнем.

Солдат, примостившийся на бауле, заметил:

— Пусть топор возьмут. Голыми руками часа два провозятся. Слышишь?

Власов замялся. Топор, конечно, это хорошо и удобно, но… Тогда в лесу он останется один против троих, да к тому же вооруженных. С другой стороны, у него есть «калашников», и прежде чем им вздумается воплотить свои фантазии на тему побега в жизнь или же обезоружить его, он успеет превратить их в подобие решета. И никто не осудит. Тайга не город, ментов здесь нет.

— Бери, — разрешил он Вадиму подобрать валявшийся возле палатки охотничий топорик.

Найти дрова в сумерках, выяснилось, не так-то просто. Кругом, насколько хватало глаз, высились сосны, кое-где шелестели кусты, но сушняк не попадался. Незаметно они углубились в лес километра на полтора, забирая правее, к Змеиному логу.

Пиная носком ботинка шишки, Власов мрачно размышлял о житейской несправедливости. Ведь по-хорошему не ему, с непривычки сбившему ноги, следовало тащиться за дровами. А, к примеру, Солдату. Он привычный, шагал и не кашлял, и с виду не шибко-то умаялся… И вдобавок, вокруг, как назло, ничего такого, что могло сгодиться в качестве топлива…

— Пойдет? — вывел его из раздумий один из бродяг.

Молодой, с кривым носом, показывал на мертвую березу с сухими черными ветками.

— Вполне.

Застучал топор, гулко, с короткими промежутками. Дерево затряслось, посыпалась трухлявая кора и обломки веток.