— Я уже понял — вы всё равно не отвяжетесь. С другой стороны, у меня есть на вас кое-какая управа. Вы будете вести себя тихо, скромно, прилично, и делать только то, что я вам позволю. Если вы меня разочаруете, я постараюсь расстаться с вами минут на двадцать — этого хватит? Потом вам придётся снова искать ко мне подход. Это не очень серьёзная угроза, но это потеря времени. Вашего и моего. А я действительно старый. Вы меня поняли?
— Понял, согласен. Я буду молчаливой галлюцинацией… столько времени, сколько вам будет угодно. Но я буду сопровождать вас везде и всюду.
— И в туалет? — усмехнулся старик.
— Хорошо, что вы запорами не страдаете, — совершенно серьёзно сказал Джо. — А то мне пришлось бы громко петь, чтобы вы слышали. Или читать стихи.
— Вот этого, — твёрдо сказал Мстислав Мануйлович, — я не потерплю ни в каком виде… А сон?
— На умирающих и спящих лост-эффект не действует, — сказал рыжий. — Кажется, вы практикуете сиесту? Ну, значит, у меня будет возможность иногда заняться своими делами. Теперь давайте о цене. В прошлую нашу беседу вы сказали, что вас интересуют некоторые редкие издания. Я навёл справки. В общем, почти всё реально. Только насчёт фиолетовских "Агатов" ничего не обещаю. Кажется, эта книжка сохранилась в единственном экземпляре… ещё сигаретку?
— Нет, — Сурин покачал ладонью перед протянутой коробкой. — Курево у вас хорошее, но пора и честь знать. И Зига замёрз. В его возрасте это чревато. Вы можете идти так, чтобы я вас не видел хотя бы сейчас?
— Вот именно сейчас — не могу, — Джо поднялся, привычным движением отряхнул пальто сзади. — Иначе вы меня… потеряете.
— Хотя бы шляпу снимите, — попросил старик.
— Не стоит. Она даёт мне лишние тридцать секунд чужой памяти. Чалма даёт минуту, но в ней я выгляжу совсем уж идиотски. Простите. Да, кстати, я купил несколько карточных колод. Вчера вы сказали, что не прочь перекинуться в картишки, да не с кем.
— Надеюсь, колоды атласные? Шарлеманевские? — спросил старик. — Другими я не играю.
— Самые настоящие. Императорской карточной фабрики, с пеликаном, — рыжий усмехнулся. — Уж это-то я могу… Да, сразу вопрос. Отчасти грамматический. Вы сказали —
— Я бы перевёл как "не выполнив какого-то условия", — ответил Мстислав Мануйлович. — Не знаю, почему меня отослали. Но чего-то во мне нет… и в вас тоже. Наверное, того, чего не было в Канте и что есть в Лимонове. А может быть наоборот: нам не хватает любви к
— Мы? — не понял рыжий.
— Вас ведь тоже не взяли
— Вот именно что "как бы по-доброму", — сказал Джо.
— Кстати, удачный перевод. Вы не безнадёжны, — признал старик.
— А как бы вы перевели
— Гм… Пристойного перевода на русский мне в голову не приходит. Но я филолог, а вы намерены у меня учиться. Так что…
Старик сказал это негромко, но Джо дёрнулся, а идущая мимо старушка вздрогнула и обернулась.
— Вот примерно с такой интонацией это надо говорить, — добавил Мануйлович. — Теперь понимаете?
— То есть как в бою, — задумчиво протянул Джо. — Интересно, кем был придуман мат. И зачем.
— Ничего интересного… Ну, всё. Раз уж такое дело — идёмте, что-ли.
Проционус Команданте Зигер вскочил на все четыре лапы и вытянул шею.
— Вот ему, — заметил Сурин, неласково смотря на любимого пса, — я, пожалуй, сумел кое-что преподать.
ДЕВЯТЫЙ КЛЮЧИК, ГАЛАНТНЫЙ. БИБИАНА БОМБИЛЬЯ ДЮ ШАРИО. О ДОСТОИНСТВАХ ШЛЕИ, ЕЁ НОШЕНИИ, ПРИМЕНЕНИИ, А ТАКЖЕ О НЕОБХОДИМЫХ К ТОМУ УСЛОВИЯХ И ПРЕПЯТСТВИЯХ
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
Сочинение Бибианы Бомбильи дю Шарио "О достоинствах шлеи…" восходит ко времени, которую в Эквестрии называют "эпохой красных копыт". Под этим обычно подразумевают последние годы правления Ананя Бамбины-Жозефины Второй, с их сентиментально-гривуазным колоритом, лишь слегка прикрытым всеобщим лицемерием. Эпоха породила и соответствующую ей литературу; творчество же Бибианы не только примыкает к корпусу текстов эпохи, но и оттеняет, а то и контрастирует с ним — и тематически, и стилистически.