Никитин, более взволнованный, чем в тот, первый приезд, ходил по комнате из угла в угол.
— Значит, вы хотите сказать, что вас пытались убить?
Этот вопрос, заданный уже пятый раз, вызвал в Ларисе глухое раздражение. Прижимая к ранке ватку, смоченную спиртом (к счастью, пуля лишь скользнула по коже), она стремилась унять дрожь во всем теле.
— Нет, тот парень, вероятно, хотел поцеловать меня в маковку. Такой ответ вас устраивает?
Он ничего не ответил, и Лариса кинулась в бой:
— Я уже битых двадцать минут рассказываю вам, как он прицелился в меня и выстрелил.
— И пуля застряла в доске скамейки, — констатировал майор, смахнув с прямого носа мутную каплю пота. — Он изначально целился в ноги, значит, не хотел убивать. Так ведут себя, когда хотят напугать. Отсюда возникает вопрос — зачем?
Подошедший к нему молодой белобрысый оперативник с курносым носом, усеянным конопушками, протянул пулю с победоносным видом:
— Вот она, голубушка. Достали…
— Отдай экспертам, они знают, что дальше делать. — Майор, здорово смахивавший на терминатора в исполнении Шварценеггера, повернулся к ней: — Лариса, я не первый год в полиции, и интуиция меня давно не подводила. Вы что-то скрываете, как пить дать. Это может помешать нашему расследованию.
Она секунду собиралась с духом, прежде чем выпалить в его квадратное бесстрастное лицо:
— Мой муж жив. Он ведет какую-то игру, смысл которой я не могу разгадать.
Все же перед ней стоял не робот, а человек из плоти, крови и нервов, и на его лице отразилось удивление:
— Ваш муж жив? Быть этого не может. Вы сами опознавали труп.
— Я опознавала нечто без лица, с искривленным пальцем, коих, может быть, десятки, — выдохнула Красовская. — Его хоронили в закрытом гробу, а потом могильщик сказал мне, что гроб был очень легким, будто пустым. Но это еще не все… — Лариса нервно застучала кулачком по полированной поверхности стола. — На следующий день мой муж позвонил мне по городскому телефону. Нет, он ничего не сказал, просто дышал с хрипом. Только не спорьте, что это мог быть кто угодно. Я прожила с ним пятнадцать лет и знаю, как дышит аллергик-муж.
— Разве не все аллергики дышат одинаково? — поинтересовался Никитин. Лариса покачала головой, медные волосы блеснули в лучах солнца золотом:
— Не все. Вам не понять. Ладно, как вы отнесетесь к тому, что я видела его на даче?
Сергей подался вперед:
— И что он сказал?
Женщина закусила губу и отвернулась:
— Ничего… Я испугалась и убежала. Может быть, вы такой смелый, что сказали бы привидению: «Убирайся к черту», а я не обладаю железными нервами. Поэтому я позвонила его приятелю Геннадию Быстрову, и мы вместе вошли в дом.
— Там его, конечно, не было… — пробормотал майор.
— Конечно, — поддакнула Красовская. — Тем не менее я не сумасшедшая и требую эксгумацию. Если результаты покажут, что похоронили не моего мужа, я объявлю его в розыск. У меня такое чувство, будто он сбежал, оставив меня без средств к существованию. Исчезли его коллекция и деньги. Вы должны помочь мне выяснить, почему он это сделал. Поможете?
Шварценеггер вздохнул:
— Боюсь, нет. Понимаете, Лариса, все, о чем вы просите, не так легко осуществить. Для эксгумации нужна веская причина. О чем же будем говорить мы? О звонках? Об исчезнувших драгоценностях? Спорим, вы не обратили внимания, брал ли их муж перед командировкой?
— Не обратила, — обреченно произнесла женщина и опустила голову.
— Вот видите, — сказал майор как можно мягче.