Золотой корсар

Он шепнул пару слов своему камергеру, и часом позже уже знакомая нам герцогиня — та самая, что была без ума от Паоло — вошла через небольшую дверь в комнату, располагавшуюся по соседству со спальней Его Величества.

Знал бы Вендрамин, чем закончится его кровавый фарс!

Глава XVIII. Лошадь и всадник на щите

Великан немедленно побежал к своему крестному и обнаружил того спящим беспробудным сном пьяницы.

Отослав впустившего его в монастырь монаха, Вендрамин потряс преподобного отца как следует.

Вскоре у капуцина наступило пробуждение.

— Не надо, Хуанита, — пробормотал он. — Не тряси меня так.

Вендрамин улыбнулся.

«Похоже, — подумал он, — ее зовут Хуанита, малышку крестного».

Набрав полный жбан воды, он сказал монаху:

— Вот, выпейте.

Жадно схватив кувшин, преподобный отец осушил его одним махом:

— Тьфу! — проговорил он, возвращая кувшин. — До чего ж тошнотворное пойло! Ах, сын мой, какое предательство!

— Давайте-ка приходите в себя, крестный; ситуация серьезная.

Монах протер глаза.

Видя, что разум преподобного еще не совсем прояснился, Вендрамин налил воды в супницу, схватил крестного за затылок и окунул его голову в миску, вследствие чего вода разлилась по всей скатерти.

В таком положении он продержал монаха с полминуты.

То было не совсем почтительно, но практично: этого времени оказалось достаточно для того, чтобы из преподобного отца вышел весь хмель.

Когда Вендрамин наконец отпустил крестного, тот схватил за горлышко огромную бутыль и с вполне объяснимой яростью начал ею размахивать; но он так дрожал от гнева, что бутыль выскользнула из его пальцев и, со свистом пролетев мимо великана, разбилась о стену.

Вендрамин и бровью не повел: ну, разбилась рядом с его головой бутылка — что с того?

Даже лопнувший мыльный пузырь произвел бы на него большее впечатление!

Уже в следующее мгновение вмиг протрезвевший и успокоившийся монах и его крестник сидели за столом и мирно, словно ничего и не случилось, беседовали.

— Прошу вас, дорогой крестный, — сказал Вендрамин, — выслушайте меня очень серьезно.

— Говори, негодник.

— Пока вы тут дрыхли, как упившаяся вусмерть абруццкая свинья, я спасал вашу честь, крестный.

— О, сын мой, ты меня оскорбляешь!

— Даже и не думал. Ну напились вы, как абруццкая свинья — что с того?

— По правде сказать, это меня нисколько не тревожит.

— Гораздо важнее то, что я выполнил вашу миссию, не так ли?

— Мою миссию! Ах, да!.. Так ты, дитя мое, — воскликнул монах, — присутствовал при допросе этой мятежницы?!

— Да, крестный. И мной остались так довольны, что я добился от короля вот этой дарственной.

Преподобный отец пробежал документ глазами.

— Ах, Господи! О, горячо любимая Дева Мария! Все святые рая, какое счастье! Виноградники, растущие на самом лучшем склоне Везувия, виноградники, которые плачут слезами Господа нашего Иисуса Христа. Дай я тебя обниму.

Вендрамин позволил крестному прижать его к своей груди, а затем продолжал:

— Но зарубите себе на носу: об этом подлоге никто не должен узнать, иначе нам всем придет конец. Сейчас я расскажу вам обо всем, что со мной случилось, чтобы в случае чего вы были в курсе.

И Вендрамин поведал крестному о своих геройствах, разумеется, умолчав о том, что монаха не касалось.

Он уже собирался откланяться, когда прибыл гонец от короля и вручил настоятелю бумагу, удостоверяющую передачу монастырю в вечное пользование восхитительного луга.

Преподобный отец и его крестник получили это послание у ворот; вдали, на горизонте уже занимался день, и лаццарони уже просыпались на ступенях домов, где они спали; все братство капуцинов было уже на ногах.

Со слезами на глазах преподобный отец зачитал монахам королевский указ, и признательные капуцины, не жалея животов своих, тотчас же вознесли бурную хвалу небесам.

Курьер по-прежнему оставался в седле, и Вендрамину пришла в голову блестящая мысль.

— Давайте, крестный, чествовать этого всадника и его лошадь, — предложил он.

В едином порыве капуцины бросились к всаднику; наиболее подвижные схватили лошадь за четыре ноги, подняли в воздух, и сотни оглушительных «ура» и «Да здравствует король!» слились воедино.

— К дворцу! — вскричал Вендрамин, и процессия двинулась в путь.

Посреди нее — белый как мел всадник на лошади, удерживаемой за уздцы; вокруг них — лаццарони, монахи, толпа, поющая «Te Deum»[34].

Впереди — крест, за которым сбегали в часовню; вокруг и позади — хоругви.

Повсюду, где проследовала процессия, — буржуа и их жены в окнах; многие выбегали на улицу и присоединялись к кортежу.

Так дошли до дворца, где в честь Его Величества была исполнена серенада, но серенада странная, спетая одними монахами.

Певчие, которые захватили с собой серпенты, протрубили фанфары — гармоничная прелюдия! — и вся толпа грянула восторженный «Salvum fac regem»[35].

Король еще не ложился; найдя герцогиню чрезвычайно болтливой, он чувствовал себя в настроении говорить о любви, и они ворковали всю ночь.

Он подошел к окну.

При виде Его Величества толпа разразилась еще большими овациями.

Внезапно вперед вышел преподобный отец.