Золотой корсар

Превосходно загримированные, они с другом с каждым шагом все дальше и дальше удалялись от эпицентра восстания.

Путь их пролегал мимо дворца, у которого они оказались одновременно с прибытием туда королевской армии.

— Это еще что такое? — прошептал Паоло.

— Похоже… — протянул Людовик, — похоже на эшафот.

— Так и есть!

— Но для кого?

Паоло улыбнулся.

— Наверное, — заметил он, — король собирается отрубить голову Луиджи.

И друзья рассмеялись.

— Задержимся ненадолго!

— Почему бы и нет?

Паренькам безумно хотелось лично присутствовать при казни их злейшего врага.

Зазвучали колокола, и воздух наполнился похоронным звоном…

Внезапно их взорам предстала длинная вереница приговоренных, замыкал которую некто в домино[36].

— Не казнь, а маскарад какой-то! — воскликнул Паоло. — Это ж надо до такого додуматься — одеть смертника в домино!

И они вновь покатились со смеху…

Глава XXIX. Домино

Мгновенно повеселев, король бросился к окну.

Он насчитал сто десять приговоренных; все они были молодые люди из известнейших семейств карбонариев.

Едва мятеж, на который они не рассчитывали, начался, они взяли в руки оружие и примкнули к рядам сражавшихся с армией лаццарони; почти все были более или менее серьезно ранены.

Когда их вывели на площадь, в толпе не раздалось ни единого выкрика — до карбонариев людям не было никакого дела.

После того как Паоло и корсары покинули поле боя, волнения тотчас же, словно по волшебству, пошли на убыль.

А когда агенты Луиджи распустили слух, что король к изъятию лотов не имел никакого отношения, что налоговые инспекторы действовали без приказа, и что вскоре будет поведена другая грандиозная лотерея, народ успокоился совершенно.

Люди поспешили побросать оружие, и у патрулировавших улицы солдат большая часть дежурства уходила на сбор валявшихся то тут, то там ружей.

Окинув взором лаццарони, которые собрались на площади и постепенно заполоняли прилегающие к дворцу улицы, король сказал Луиджи:

— Можно подумать, что никакого мятежа и не было! Только посмотри, какие они смирные!

— Без этого Паоло им бы никогда и в голову не взбрело пойти против вас, сир.

— И что, все эти люди были взяты со шпагой в руке?

Король указывал на патриотов.

— Да, сир.

И Луиджи добавил:

— Когда этих казним, во всем Неаполе останется не более дюжины серьезных карбонариев.

— Отлично, — промолвил король. — Это даст мне лет десять покоя.

Приговоренные ждали.

Палач, несчастный, который занял место того, что бежал из Неаполя, также застыл в ожидании приказаний.

Луиджи отдал соответствующие распоряжения, и к эшафоту подвели первого патриота.

Повернувшись к королю, тот прокричал:

— Да здравствует свобода!

Король иронично помахал ему рукой, и нестройные ряды собравшихся на площади неаполитанцев содрогнулись от хохота.

Толпа всегда такова, особенно в Неаполе — глупая, трусливая, жестокая.

Карбонария уложили к основанию гильотины, с глухим шумом опустилось тяжелое лезвие, хлынула кровь, и отрубленная голова скатилась в корзину.

Это было ужасно.

Король улыбнулся.

Внезапно в толпе сбиры принялись громко скандировать:

— Да здравствует король! Долой либералов!

Лаццарони, которые чувствовали себя виноватыми и желали загладить вину, завопили:

— Смерть карбонариям! Да здравствует Франческо!

Король снял шляпу, и аплодисменты усилились.

Примирение состоялось.

Опьяненная собственным восторгом, толпа более не прекращала кричать.

Но, не считаясь с мнением масс, приговоренные отвечали на эти здравицы криками, не менее громкими:

— Да здравствует свобода!

Эти крики вывели народ из себя.

— Что вы стоите? — завопили из толпы солдатам. — Бейте их, бейте!

И служивые принялись нещадно колотить несчастных либералов прикладами своих ружей.

Экзекуции продолжались.

Кровь текла рекой, переливаясь из корзины на платформу.

Что до короля, то его, как и Паоло с Людовиком, больше всего интересовал человек в домино.

От Луиджи Франческо ничего не удалось добиться.

— Кто этот домино? — спросил король.

— Сейчас сами увидите, сир.

Через пару минут, когда его величество, мучимый любопытством, вновь хотел задать тот же вопрос, Луиджи рядом уже не оказалось, и король вынужден был вернуться к созерцанию казней.

В толпе вполголоса переговаривались двое лаццарони.

Один говорил другому:

— Видишь этих малышек?

И он указал на Паоло с Людовиком.

— Вижу, — отвечал другой.

— И что ты о них думаешь?

— Ничего.

— Гм! Сдается мне, это переодетые парни.

— Почему?

— Сам не знаю.

Второй пригляделся внимательнее.

— Возможно, ты и прав, — сказал он. — Эти их позы… какие-то они совсем не женские.

— Проследим-ка за ними!

И они не спускали глаз с корсаров, которые кричали во все горло:

— Да здравствует король!

Казни следовали одна за другой.

В толпе наконец заметили домино и начали спрашивать себя, кто бы это мог быть.

Какой-то лаццарони прокричал:

— Долой капюшон! Пусть приговоренный покажет лицо!

И десятки голосов поддержали этот выкрик.

Но у солдат был приказ; домино остался с покрытой головой.

Наконец был гильотинирован последний карбонарий, и настал черед домино.

Луиджи подошел к королю.

— Кто это? — вопросил Франческо. — Говори же.