Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Я раздвоился. Парил в небе над Тринакрией с мечом-аором в руке; распрямлялся во весь свой исполинский рост на другом острове, под другими небесами. Меч превращался в лук, золотой лук-аор устремлялся к облакам. Выгибался огнистой радугой, соединял острова, миры, меня, где бы я ни был, на каком расстоянии от самого себя ни находился.

Зачем? Ведь мне ничто не угрожает…

— Стой! Не тронь его!!!

Кричал Гермий. Кричал не мне.

* * *

— Ты б себя видел!

— За меч схватился…

— …окаменел!

— Будто на тебя Медуза глянула!

— …или ты на нее…

— Глаза белые, пустые. Меч над головой…

— Как ты его поднял?!

— Он же тяжеленный! Я проверял…

— А потом ка-ак оживешь!

— Мечом ка-ак махнешь!

— …мы шарахнулись…

— А ты опять каменный.

— Наставник Поликрат велел аор тебе больше не давать.

— Никогда. До самой смерти.

— Будешь просить, не дадим!

— Даже близко не подпустим!..

Вы умерли, мои братья. Вы тени. Некому теперь не дать и не подпустить.

Некому даже рассказ продолжить.

4 Лукавый, Пустышка, Податель Радости

Гермий не мог понять, что же он все-таки чувствует.

Упорство сестры вызывало у него странную смесь раздражения и восхищения. Годами, десятилетиями гоняться за крылатым конем? Терпеть поражение за поражением? Сделаться одержимой, сойти с ума от этой погони — и все же поступиться, позволить смертному совершить то, что не удалось богине… Да, это и впрямь достойно восхищения.

По меньшей мере, уважения.

Природа, напомнил себе Гермий. Природа Афины: мудрость и военная стратегия. Беллерофонт — средство, инструмент. Главное — результат.

Сейчас Афина была как никогда близка к результату. А Гермий как никогда страстно желал ошибиться. Пусть сестра докажет свою правоту! Пусть у нее все получится! Испытание пройдет успешно, Беллерофонт сгоняет с молнией к Океану и обратно, мы уведомим отца, отец возрадуется, парень доставит пучок молний Зевсу…

Отец получит оруженосца. Афина — отцовскую благодарность. Жеребенок… Нет, пожалуй, уже молодой жеребец — бессмертие и почетную службу. Все довольны, все счастливы. Один я, напомнил себе Гермий, не получу ничего, включая ответы, ради которых я пас жеребенка все это время. Что ж, неудовлетворенное любопытство — умеренная плата за то, что может случиться в противном случае.

Если опасения оправдаются, мы вообще не расплатимся.

Молния не сожгла Беллерофонта, восседающего на Пегасе. Такой исход был бы не лучшим, но приемлемым. Гермий считал его маловероятным и оказался прав. Укрыт плащом невидимости, осторожней лисы, высовывающей нос из норы, Податель Радости наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Зависнув над южным склоном Этны, смотрел, как стремительно увеличиваются конь с седоком, как, распахнув мощные крылья, взмывает ввысь двухтелая тень со сверкающим перуном в деснице…

Дротик, ужаснулся Гермий. Он держит молнию, как обычный дротик! Без опаски, без почтения и трепета. Словно готов метнуть ее в любой момент, уподобившись Громовержцу. Кто тут у нас прячется в кустах? Кто хрюкает, подражая вепрю? Этот парень никогда не промахивается…

Плохо? Бог не знал.

Опасно? Да, наверное.

Насколько плохо и опасно? Бог не знал. Может, обойдется. Давай, парень, шептал Гермий, не замечая, что губы шевелятся, рождают слова. Лети и возвращайся! Не делай глупостей…

Пегас вырос, заполнил небо над Тринакрией. Крылья с гулом взбивали воздух в плотное масло, давая надежную опору двухтелому существу. Почему он медлит? Почему не летит на запад?

Чего ждет?!

Словно отвечая на вопрос, в зените проступила, забрезжила огнистая радуга. Перун в руке Беллерофонта ожил, меняя форму и цвет, превращаясь в золотой меч-аор. Меч и радуга тянулись друг к другу, желая слиться в единое целое, и все не могли дотянуться. Радуга делалась ярче, бледнела, истончалась, мерцала, исчезала в синеве, чтобы проявиться вновь, изогнуться луком, достать, отпрянуть, съежиться, опять вырасти…

Она словно терзалась, сомнениями: хватит ли сил? решимости?!

Гермий уже было уверился: все обойдется. Радуга отступит, сгинет, Беллерофонт слетает к Океану и вернется, все получится, как хотела сестра… Поглощен зрелищем, успокаивая себя наивными упованиями, он самым преступным, самым унизительным образом забыл о главном. О том, что рядом есть та, кому всегда хватало и сил, и решимости.

— Стой! Не тронь его!!! — завопил Гермий, бросаясь Афине наперерез.

Он опоздал.