Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Время от времени, плавая у берегов Эрифии, Каллироя становилась свидетельницей бурных ссор. Сфено и Эвриала требовали от младшей сестры, чтобы та скинула ребенка. Только требования, никакого телесного насилия, попыток схватить, избить, устроить строптивице выкидыш. От одной мысли, на что способна разъяренная Медуза, если сестры вдруг забудут о том, что они тоже женщины, а Медуза забудет, что они все-таки сестры — у Сильной и Попрыгуньи каменели ноги, едва им ясно, как наяву, представлялись возможные последствия. Ноги каменели, зато губы, языки, глотки превращались в вулканы, способные утопить в пузырящейся лаве целые города.

«Ты что, собралась рожать от насильника?»

«От этого мерзавца Посейдона?!»

«Как не насильник? Не мерзавец? Он бросил тебя. Промолчал, когда…»

«…когда Зевс отправил тебя в ссылку».

«Тебя? Всех нас!»

«Залез в раковину, спрятался на дне. Не вступился, мокрохвостый…»

«…мы тут гнием заживо. А он? У него таких жен, как ты, таких детей, как твой…»

«…убей дитя. Удави во чреве…»

«…мы знаем, ты можешь…»

«…ты хочешь, ты просто еще не знаешь, что хочешь…»

«…если так, рожай. А потом убей».

«Прикончи ублюдка! Камней на берегу много, одним больше…»

«Иначе мы сделаем это сами!»

«Сделаем, клянусь! Сами…»

Когда Горгоны улетали с острова, Медуза плюнула вслед сестрам. И велела себе: рожай! Что значит, срок не вышел? Рожай, пока этих нет. «Мы знаем, ты можешь…» Я тоже знаю, вслух произнесла Медуза, за миг до того, как начались схватки. Я могу. Морские, мы такие.

Каллироя услышала.

* * *

— Я не знал. Клянусь, я даже…

— А догадаться? Головой подумать?

— Не кричи.

— Зачем тебе голова? Шлем носить?!

— Я… Они поэтому нападали на меня, да? Горгоны?

— Да.

— Я был младенцем. Они еще не знали, кто я, откуда взялся. Но их ненависть никуда не делась. Ненависть вела моих теток, направляла, ярила. Ввергала в боевую ипостась. Если бы не он, не радуга, что поменяла нас местами, мы с Горгонами никогда бы не сошлись мирным путем…

— Молчи. Слушай.

* * *

Ребенок еще не вышел, он еще только ворочался во чреве, торя себе путь наружу, но Каллироя уже видела его. Так видят только морские, присутствуя при родах морских: сквозь материнскую плоть, как солнце видно сквозь толщу вод, если смотреть со дна.

Природа, имя, возраст.

Возраста там было — срок внутриутробной жизни. Имя громкое, грозное: Хрисаор Золотой Лук. Природа… Каллироя закрыла глаза, чтобы не видеть. Не выдержала добровольной слепоты, в которой роились чудовища, открыла вновь.

Ужаснулась.

Медуза вынашивала месть.

Афина добилась ссылки. Зевс огласил неправедный приговор. Посейдон принял волю брата без возражений. Никто не вступился, никто. Обвинили, изгнали, бросили. Небось, Олимп по сей день сотрясается от громового хохота. Ничего, скоро он сотрясется так, что лишь облако пыли встанет там, где раньше высился Олимп. Надо только выносить, родить, вскормить.

Натянуть лук, направить стрелу.

«Месть надо зачать, — скажет Медуза позже, в другое время, в другом месте. — Зачать в любви и ненависти. Месть надо выносить. Тебя тошнит, а ты носишь. Болит поясница, а ты носишь. Кружится голова, а ты все носишь и носишь. И некому помочь в твоем тяжком труде. Месть надо родить. Известно ли тебе, бог, как это трудно — родить настоящую, созревшую месть? Когда приходит срок, легче умереть, чем разродиться!»

Эти мысли, каждая острее лезвия меча, эти гибельные угрозы, каждая звонче тетивы — они рвались наружу сквозь боль, пред которой блекли наистрашнейшие мучения в Аиде. Ими был напоен, отравлен воздух вокруг роженицы. Даже на расстоянии, серебряной рыбой мелькая в волнах, Каллироя слышала их, пропитывалась ядом — и не имела сил, воли, решимости бросить все, забыть, уплыть. Если раньше у дочери Океана и возникало смутное намерение выйти на берег, помочь, поддержать, рискуя тем, что Медуза сослепу, не разобравшись, сотворит с незваной помощницей злое чудо — сейчас такое желание сдулось, погасло, окаменело.

Медуза сослепу. Да, смешно. Было бы смешно в иной ситуации.

Имя, природа, возраст. Имя воина, природа мстителя, а возраст — дело наживное. Все сойдется, сольется воедино, закалится, рухнет на обидчиков. Сила, свобода, смерть. Смерть, свобода, сила. Свобода, смерть, сила. Три в одном.

«Месть, — скажет Медуза позже, там, где Каллироя, дочь Океана и Тефиды, не сможет ее услышать. — Что вы понимаете в мести, гордые и яростные мужчины?! Вы мстите быстро и беспощадно. Мстите, словно насилуете: впопыхах, не зная другой радости, кроме собственно насилия. Месть — не блюдо. Месть — не молния. Месть — дитя. Дитя под твоим сердцем».

Медуза рожала и все не могла родить. Ребенок убивал мать.

Трехтелое дитя.

Свобода, сила, смерть.

* * *

— Ну что ты такое говоришь?

— Правду.

— Это ты нарочно. Чтобы я почувствовал себя виноватым. На Гериона намекаешь…

— А ты думал, почему у нас сын такой? Ты вообще об этом думал?

— Нет. Сын как сын.

— Твоя кровь, твое семя. Твоя порода…

— Я…

— Молчи. Слушай.

* * *