Золотой лук. Книга II. Всё бывает

— Агиэй[10] — покровитель путников. Чти его как следует, и он не даст тебе заплутать.

Я ощутил нечто похожее на ревность. Неужели я ревную одного Олимпийца к другому?!

— Я чту Аполлона. Но покровителем путников я всегда считал Гермия-Трикефала[11].

А еще он мой покровитель! Этого я вслух не сказал.

— Это у вас Гермий — покровитель путников. А у нас — Аполлон. Подбодри коня, он совсем заснул. Сейчас возьми правее…

Когда мы двинулись вперед, я оглянулся. Ликиец топал следом. Чтил он Аполлона или нет, но от нас не отставал. Ну и ладно. Мне-то какое дело?

Вскоре я убедился, что мы едем по натоптанной тропе, петлявшей меж колоннами. Оказывается, здесь легко отыскать путь, даже не взывая к богам и не имея провожатого. Каменный лес закончился внезапно: вот мы огибаем очередную колонну — и вот уже перед нами ущелье, такое же, как оставшееся позади.

Такое же, да не такое. Слева был тупик. Направо вела дорога, зажатая меж отвесных стен. Она полого уходила вверх.

— Поезжай прямо, — велела Филоноя. — Хочу еще кое-что тебе показать.

— Нам надо во дворец. Твой отец сказал…

— Успеется. Тут недалеко.

Шум воды я услыхал через несколько шагов. Наверное, я и раньше его слышал, просто не обратил внимания. Скалы раздались, раскрылись крутобокой чашей. В ее нутро, скача по уступам и разбиваясь на мириады хрустальных брызг, падал нескончаемый поток воды. Собирался в круглое озерцо; весело журча, утекал из него в узкую расщелину. По краям озерца разрослись кудрявые кусты: оправа из буйной зелени, равнодушной к смене сезонов года, радовала глаз.

По обе стороны от ведущего к чаше прохода громоздились утесы-останцы — гордые стражи, охраняющие покой уединенного места. Даже Агрий замер, не решаясь подойти, словно и коня заворожила эта красота.

— Такое боги создают для себя, — прошептал я. — Не для людей.

— Ну почему же?

Филоноя с легкостью выскользнула из кольца моих рук, спрыгнула на землю.

— Если не осквернять здешнюю прелесть неподобающим поведением, богиня не будет разгневана приходом гостей.

— Богиня? Водопад не принадлежит Аполлону?

— Мы чтим не только Аполлона, — Филоноя обернулась на ходу. — Это владения его сестры, Чаша Артемиды.

Когда я вспоминал об Артемиде в последний раз? Давным-давно, пятясь от разъяренной львицы, я молил богиню о спасении. Обещал любую жертву, какую она сама выберет, если останусь жив. И что же? Я остался жив, а жертву так и не принес. Что с того, что Охотница не послала мне знамения, не намекнула, какая жертва ей угодна? Я обещал. Я не сдержал слово.

Я слишком много обещаю.

— Здесь лучшая вода во всей Ликии! — рассмеялась Филоноя. — Твоему коню понравится.

Царевна присела на корточки. Зачерпнула горсть воды, с удовольствием выпила. Я спешился, мы с Агрием подошли к озерцу. Зайдя по бабки в прозрачную, вкусную даже на вид воду, конь склонил голову и начал пить.

— Не хочешь попробовать? — Филоноя смотрела на меня с удивлением. — Капельку, а?

— Я осквернен убийством брата.

— И что с того? Пить дозволено всем.

— Я до сих пор не очищен. Вряд ли богине понравится, если я стану пить из ее чаши.

Я не сказал ничего нового. И все равно выдавить из себя эти слова было не легче, чем выпустить всю кровь из жил. Что, если они оттолкнут царевну от меня?

Девушка нахмурила брови. На лбу ее проступили три маленькие, но хорошо заметные складки. Филоноя встала, прошлась по берегу. Повернулась ко мне:

— Ты прав. Не стоит испытывать богиню. Вернемся сюда, когда отец тебя очистит. А пока…

Она стремительно присела:

— Что, если так?!

В меня полетел сверкающий веер брызг. Вспыхнул радугой в косых лучах солнца, клонящегося к закату. Огненная колесница Гелиоса в этот миг коснулась верхушки скалы, с которой стекал водопад. Вода плеснула мне в лицо, я заморгал, попятился, слизнул с губ попавшие на них капли: холодней снега, слаще меда. Смех Филонои был лучшим звуком в мире. Я хотел, чтобы она смеялась вечно, но смех замер, иссяк, прекратился. Его заглушил далекий вой.

Выли из ущелья, из лабиринта Столбов Аполлона.

Волки?

Вой повторился: ближе, чем показалось в первый раз. Нет, не волки. Выли ниже, басовитей, хрипя глоткой. Кажется, зверь был готов сорваться на лай. Скальное эхо дробило, возвращало надрывную песнь. Но я мог бы поклясться, что воет не один зверь.

Два? Больше?

Филоноя выпрямилась. С ладоней царевны стекала вода.

Вода из чаши Артемиды. Капли на моем лице. На губах. На языке. Я не просто осквернен убийством. Я не сдержал обещание, данное богине. О, боги умеют ждать! Охотнице чуждо прощение и милосердие. Время настало, решила Артемида. Являться в Эфиру, чтобы лично покарать клятвопреступника? Велика честь для лживого ничтожества! И вот глупец Беллерофонт сам пришел в ее владения, отдал себя во власть богини.

Кого она прислала на замену львице? У Охотницы хватает четвероногих слуг.

— Ты слышал?

Ответить я не успел. Вой взвился снова: близко, рядом! Должно быть, я сошел с ума. «Радость! — слышалось мне в этом вое. — Великая радость!»

Потом раздались крики. В них звучал ужас.

4 Не приходи!

Крики. Лязг. Рычание.

Скрежет разрываемого металла.