Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Гигант кивнул. И снял шлем. По лицу телохранителя, суровому лицу воина, текли слезы. Глотка издавала звуки отчаяния, больше похожие на вой крупного пса, чем на речь человека. Смотреть на царя гигант боялся. Вместо этого он смотрел на чашу с водой и остатки лепешки.

— Смерть Мегапента. Моя дочь велела тебе что-то передать?

Колени гиганта задрожали. Не отрывая глаз от чаши, он совершил чудовищное усилие и сделал шаг вперед. Когда телохранитель поравнялся с царем, он, шумно выдохнув, протиснул ладонь под нагрудник и достал свинцовую табличку, испещренную неизвестными мне письменами.

— Послание? — царь вздернул бровь. — От дочери?

Гигант снова кивнул.

— Дай сюда.

Все молчали, пока Иобат знакомился с посланием. Завершив чтение, царь поднял взгляд на меня. Я готов был поверить, что он видит меня впервые. То, что он видел, ему не нравилось.

— Возвращайтесь во дворец, — приказал он. — Ждите там, я не задержусь здесь надолго. Мое бдение закончено. Не так, как хотелось бы, но судьба не спрашивает нас о наших желаниях.

Со стороны тропы послышался гомон. Нас догнала свита.

3 Аполлоновы Столбы и Чаша Артемиды

— Сюда, — указала рукой Филоноя.

Дорога, ведущая прочь от скального некрополя, впереди раздваивалась, неприятно напоминая змеиный язык. Мы приехали по правой стороне, но сейчас Филоноя выбрала левую.

— Хочу тебе кое-что показать.

— Мы ехали другим путем.

— А ты всегда ездишь одними и теми же путями? Других и видеть не желаешь?

Каллироя. Как есть Каллироя! Я мог бы поклясться: дочь Океана, которую я знал, на месте царевны ответила бы так же.

— В последнее время у меня было слишком много новых путей. Если честно, я не в восторге.

— Но ведь их выбирала не я? Уверена, этот тебя не разочарует.

Она рассмеялась:

— Не беспокойся, герой. Я не собираюсь тебя похищать! Эта дорога тоже приведет во дворец. Они все туда ведут.

Мои губы мимо воли сложились в улыбку. Довольно глупую, надо сказать.

Тропа, выбранная царевной, шла под пологий уклон — не сравнить с кручей, на которую довелось карабкаться, идя во дворец. Свите не повезло: едва нагнав нас у гробниц, она снова отстала. Лишь телохранитель Сфенебеи топал следом в полусотне шагов позади. Передав царю послание старшей дочери, он превратился в живой символ исполненного долга, но и упускать нас из виду тоже не хотел. Выносливости ликийцу было не занимать — захотел бы, догнал.

Стены ущелья выросли исподволь, незаметно. Сперва по грудь коню, вскоре они стали по грудь всаднику. Поднялись выше, скрыли от взгляда все окружающее, кроме синей полосы неба над головой. Ноздреватые, грязно-желтые уступы, казалось, прямо на глазах крошатся под пальцами времени. Редкие пучки колючей травы торчали из узких, похожих на бойницы щелей. Заунывная песнь ветра неслась отовсюду. В груди родилось удивительное, неизвестное ранее чувство. Тоскливое, диковатое очарование чужой страны, как войско, вторгшееся к соседям, завоевывало мое сердце пядь за пядью.

— Ты раньше бывал в горах? — спросила Филоноя.

— Бывал. Но не в таких.

— Тогда смотри. Такого ты еще не видел.

Повинуясь ее словам, края ущелья плавно разошлись в стороны, словно руки, выпускающие нас из объятий. Взору открылся каменный лес — иначе и не назовешь. Огромные выветренные колонны толщиной в четыре-пять оргий[9] уходили в вышину. Сами боги воздвигли здесь подпорки в помощь титану Атланту — держать небесный свод. Серая поверхность колонн, местами темная, местами светлая, была испещрена блестящими вкраплениями слюды. Часть столбов соединялась вершинами, образуя хрупкие на вид арки; другие гордо стояли сами по себе. Даже ветер в этом храме свистел по-особому — выводил дикую необузданную мелодию.

— Впечатляет, да?

— Великие боги! Ты права, я никогда не видел ничего подобного.

— У нас это место зовут Столбами Аполлона.

— Почему Аполлона?

Я вспомнил барельефы на фронтоне дворца, сплошь посвященные подвигам Сребролукого.

— Он у нас зимует, — Филоноя тесней прижалась ко мне. — Ты не знал?

— В этом месте?

— Нет, что ты! В Ксанфосе, это город в долине Ксанфа. Город основал Патар, сын Аполлона и речной нимфы Ликии. Вот Аполлон и прилетает погостить. Патар давно умер, но у нас зимой теплее, чем в ваших краях. У Аполлона даже прозвище есть — Ликий.

— Ну да, Волчий.

— Не просто Волчий. В честь нашей Ликии!

В честь нимфы? В честь страны? Я не стал уточнять. Спросил вместо этого:

— Ты его видела?

— Аполлона? Нет, конечно. Кто их видел-то, богов?

Кое-кто видел, подумал я.

— А Химера? — поинтересовался я вместо похвальбы.

— А что Химера?

— На Аполлона не нападает?

— Вроде, нет. А должна?

— Не знаю…

Вероятно, отметил я, Химера не гадит там, где живет. А может, все это чепуха — местные рассказы о зимовке Аполлона. Но тему лучше было не развивать: усомнишься в правдивости легенд — Филоноя обидится. Хочу ли я ее обижать? Ни капельки не хочу!

Меж величественными столбами-исполинами вились многочисленные проходы. Они терялись в глубине колоннады, уходившей вдаль не на одну стадию.

— Экая чаща! Недолго и заблудиться.

Филоноя насмешливо фыркнула: