Золотой скарабей

Михаил спросил, нельзя ли повидать барыню. Та хмуро буркнула, что они никого не принимают.

– А барин где?

– Не велено пускать. Его нет.

На крыльцо вышла молодая девушка – вылитая Маша Дьякова, объяснила:

– Батюшка больны, не принимают… Мы были бы рады видеть вас в другой раз. Матушка тоже слаба, в меланхолии. Просим извинить нас. Доктор не велел. Лежит, исхудал весь. Помолитесь за нас. И не поминайте лихом.

Вот так. И снова – дорога.

Стемнело, а он все шел и шел. Ночь уже накрыла своим пологом Тверскую землю. Поднялся на возвышение, воздух здесь был напоен особенно пахучими вечерними ароматами трав. Сел на землю и долго смотрел на темнеющее небо, засеребрившееся бесчисленными россыпями звезд, смотрел изумленный и очарованный. Казалось, звезды тоже глядят на него. Чего-то ждут… Одна вспыхнула и бросилась вниз. Упадет следующая – загадает желание. Какое? Отринуть от себя все-все, пробиться к сердцевине своего «я» и писать то, что подсказывает сердце. Он дождался – звезда оторвалась от неба и полетела не вниз, а вверх. Он успел крикнуть: «Своим умом, только своим умом!»

Звезда улетела, исчезла, а Михаил еще долго не отрывал глаз от неба, силясь что-то понять, постигнуть. И недоумевал: что случилось со Львовым, уж не сглазили ли его колдуны да умники?

Не было дано Михаилу того направления мысли, главного, которым овладел Воронихин. О чем мечтал? Где главная загадка жизни, что следует ему теперь делать? Завещание Демидова, да. Он разбогатеет, а… на что потратит деньги? Может быть, на школу для неумелых живописцев? Или домик построит, но где? Там, на Урале, или тут?..

И все же в любом случае было бы нечестно не заехать в Петербург и не появиться в Строгановском дворце, не повидать Андрея…

Свадебные слова и представления

«О дружба, прощайте!» – когда это написал в своем письме Иван Хемницер? В слова эти он вкладывал свою влюбленность в Машеньку и восхищение Львовым. Только при таких обстоятельствах вероятна и возможна дружба между мужчиной и женщиной. Восемнадцатый век – век дружбы, в том числе между мужчиной и женщиной. Тогда появилась мода на альбомы, на сердечные излияния, на сентиментализм. К тем временам не следует относить слова одного умного человека, который сказал: «Дружба между мужчиной и женщиной кончается с наступлением темноты».

Между Андреем Воронихиным и Мэри Лонд иные отношения, более характерные для двадцатого века. Симпатия, влюбленность у них была замешена на общей устремленности, на общем деле, а это как раз и есть залог прочности брака. К тому же тут примешивалась самоотверженность – ведь Мэри должна была покинуть Туманный Альбион и переехать на другую широту-долготу. А еще – отказаться от своей религии.

Кажется, Воронихин еще раз побывал в Лондоне и оставил описание этого города, а там-то, видимо, и состоялся их сговор.

…Граф Строганов назначил свадьбу на один из сентябрьских дней 1801 года, вскоре после их возвращения с Севера.

Перед тем Андрей посетил своего духовного отца – митрополита Платона (Левшина) и получил от него благословение.

Мэри старательно изучала молитвы на церковнославянском языке, хотя он давался ей с трудом:

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго… Слава Отцу и Сыну и Святому Духу».

Нагорную проповедь она несколько раз повторяла вместе с Андреем. И звучала она не так, как обычно, а в переводе на русский язык (современный перевод А. Лучника):

Нищие, радуйтесь, – царство небесное ваше,
Горько скорбящие, – верьте – Господь вас утешит.
Кроткие сердцем, – для вас благодать настоящего,
Правды искавшие, – жребий весов уже взвешен.

Милость дающие, – к вам снизойдет милосердие,

Совестью чистые, – улицезреете Бога,
Мира взалкавшие, – вознаградится усердие,
Вечно гонимые, – ваша отверста дорога.

Новобрачных встречали возле церкви сам граф Строганов и его присные. Свадьбу устроили в графском дворце… С угощениями, как обычно в сем доме, богатыми, щедрыми, и полагающимися поздравлениями, словами, тостами, множеством фейерверков и пушечных выстрелов…

На третий день прибыл из Владимира князь Долгорукий, и, большой выдумщик, он устроил целое театральное представление.

Князь привез с собой артиста Парижской оперы, тенора, а также некоего владимирского баса Гаврилу, который умел брать «до» нижней октавы. Композитором князь взял любимого Моцарта, но сильно переиначил.