Золотой скарабей

Да, я – царь, но живу и спасаюсь лишь славой Твоею,
Божий дар – это больше, чем жаждало сердце мое,
Ты пролил на меня от любви Твоей все, что имею,
И корону царя возложил – назначенье Твое.

Я просил только жизни – Ты дал эту поступь столетий,

Наивысшую честь повелел обрести на земле,
Бесконечную радость любви даровал человеку,
Потому что надежда и жизнь моя – только в Тебе.

Как безумны слепые, что истину Бога не любят, —

Только Ты понимаешь, какой их постигнет удел,
Их потомство забудет родиться и плакать не будет —
Этот род против Господа сердце настроить посмел.

Засвистят Твои стрелы, и градом обрушатся беды,

Но не скроет неправедный путь лицемерия щит:
Ты взойдешь над землею сверкающим солнцем победы,
Воспоем Тебя, Боже, поведаем, как Ты велик.

Строительство все продолжалось и продолжалось. Город был полон слухов, вокруг, на Невском, зевак и зрителей было предостаточно, так как стройка была лишь слегка огорожена. Современники писали, что огороженное место, равно как и вход во внутренние части, оставались открытыми для любопытных. Случалось войти во внутренние покои – и нельзя было не надивиться богатству, расточаемому для его убранства.

А чего стоил худо укрепленный каркас! На нем уже были размещены барельефы, как вдруг каркас не выдержал их тяжести – и барельефы обвалились. Не два, не три, а целых четыре года понадобилось, чтобы их восстановить.

Параллельно зодчий делал еще и другие работы, закончилось строительство Горного института, и он гармонично завершил морской берег Васильевского острова.

О, если бы дело заключалось только в строительстве! Если бы только колонны ни на час не отпускали от себя зодчего! Кстати, общее число колонн Казанского собора было более 130!

А ведь еще шла и обычная, повседневная жизнь.

Беспощадное время уносило и наших героев. Был убит император Павел I. В 1803 году не стало Николая Львова – драгоценнейшего камня в венке славного времени. В 1805 году неожиданно скончался Мусин-Пушкин, редчайший представитель аристократии, посвятивший себя науке. И.М. Долгорукий написал, что он рожден был для наук, но, «упражняясь в натуральных изысканиях в Грузии, нашел конец свой там, где ожидал ученой славы… Худо умереть рано, а иногда и того хуже жить запоздавши». Портрет его (удивительное лицо!) подписан 1788 годом, однако автора, как обычно, нет.

С каждым годом все более недомогал Строганов. Каково было Андрею переносить болезни стареющего графа, потерю первенца, бедствия друзей и близких… К тому же у него имелось повышенное чувство ответственности. Он не мог, не имел права, не должен был подвести своего благодетеля! Он не мог не исполнить указы Павла I, Александра I! По ночам Воронихина грызли сомнения. Он укорял себя за то, что не уследил, не досмотрел, не успел проверить…

Наконец, через десять лет Казанский собор был построен, год 1811‐й стал победным. Однако радость окончания работ снова омрачилась бедствиями войны.

Через полгода французы во главе с Наполеоном вторглись в пределы России и подошли к Москве. Кутузов остановил их продвижение, но… болезнь скосила великого полководца. Местом упокоения его стал Казанский собор.

Совсем плох стал сиятельный граф Строганов, самый близкий для зодчего человек, помощник и опекун. Воронихин не отходил от его постели. Ему снились какие-то кошмары. Граф то впадал в забытье, то рассказывал о своих снах. Поведал Андрею один сон: будто собрались в комнате люди в черных масках, и стоявший впереди пророчествовал: погибнут все, кто узнал тайну тамплиеров, кому стали ведомы вековые секреты, где спрятано их золото…

В другой раз взял руку Андрея со словами: «Перекрести меня… Труженик ты, золотой мой… У меня когда-то и то был золотой жук-скарабей. Ты – как тот жук… Тащишь и тащишь груз свой в гору, а он тяжеле тебя…»