Золотой скарабей

Раздался условный звонок, открылась дверь, и Маша в его руках. Но не такова она, чтобы с первой минуты жаловать-миловать муженька. Вот она пьет чай, манерничает, будто в гостях, а потом начинает выспрашивать про дела и новости. Что делать? Русская женщина весьма отягощена традициями, и поманежить муженька – не любимое ли ее занятие? К тому же она все еще Дья-ко-ва, а не Льво-ва…

После первой радости встречи Маша спросила:

– Не получал ли ты, Львовинька, письма из Турции? – и пристально взглянула Николаю в глаза.

– Иван пишет, что в Херсоне их радушно принимал Ганнибал, что он благополучно добрался до Константинополя, был на даче у нашего посла в Буюк-Дере. Не знает, с каких визитов начать в Смирне… Он, как всегда, будто не на земле живет. А письмо, похоже, шло до нас целый год.

– А что еще?

– Задает глупые вопросы о моем здоровье.

– Отчего же глупые?

– Терпеть не могу! Обычная вежливость – докука. О твоем здоровье тоже печется.

– Прочитай.

Львов не без досады достал письмо и прочел хитроумную фразу Ивана.

– Вот, пожалуйста: «Да еще спрошу, здоровы ли те, до которых у тебя столько же нужды, сколько до самого себя». Всякий догадается, о ком речь, эзопов язык его – белыми нитками…

– А получил ли он твое предыдущее письмо и мой привет? – настойчиво спрашивала Маша.

– Как же! – Львов широко улыбнулся. – И знаешь, что в ответ? Иван выразился весьма удачно: «Моя рожа ипохондрическая оживала и улыбалась, читая ваше послание…» А далее опять вашу милость, Мария Алексеевна, величает с большой буквы, называя Друг. Вот: «Вручи, пожалуйста, Другу две пары туфелек… Попроси своего Друга, чтобы Он, – тоже с большой буквы, – меня не забывал. Он тебя послушается».

Да, Хемницер был безнадежно влюблен.

Не выдерживая, Львов пытается обнять жену и с радостью объявляет:

– На завтрашний день назначена мне аудиенция у Безбородко.

Львов в нетерпении ходит по комнате, не спуская светящихся глаз с Маши.

И тут, наконец, воспитанная на сентиментальных романах Маша оборачивается к нему и протягивает руки. Следует поцелуй… Только не думайте, что она выкажет полную силу своей любви, нет! В ту самую минуту, когда муж готов увлечь ее к дивану, она спохватывается:

– Я обещала маменьке скоро быть дома, пора уж! Темнеет.

Была – и нет ее… Львов огорченно возвращается к письму: хи, влюбленный рыцарь нашел Прекрасную Даму, Дульсинею Тобосскую! Чем Иван – не Дон Кихот? Снова аналогия с классическими примерами. Что делать, если подсчитано, что в мире всего двадцать семь основных сюжетов, а прочие – лишь вариации.

…В кабинете Екатерины II – канцлер Александр Андреевич Безбородко, человек умный, дипломатичный, образованный, хитрый, к тому же с отличной памятью и работоспособностью. С некоторых пор он заприметил Николая Львова, тот поразил его увлеченностью архитектурой, знанием Палладио, античности, прекрасным вкусом. Не получив специального образования, он тем не менее имел свой взгляд на архитектуру, был дружен с Кваренги, Камероном, думал о русском стиле в архитектуре.

Екатерина доверяла Безбородке покупку произведений искусства за границей, а тот в свою очередь прислушивался к советам и отчетам Львова, который усердно посещал тамошние музеи, изучал коллекции картин и в письмах описывал свои впечатления. Писал с забавными подробностями. Восторженно – о Рафаэле (называл его «божественным»), о Тициане, Гвидо Рени, о Дель Сарто.

Зато Рубенса считал грубым и даже непристойным. Отзывался о знаменитом фламандце насмешливо: «Три грации, предородные, титьки круглые, фунтов по шесть. Стоят спокойно. Но тела их кажутся падучей болезнью переломленными… Остров Цитеры – торговая фламандская баня, исполненная непристойностями. Там иной сатир сажает себе нимфу… не на стул; другой ухватил ее за то место, где никакой хватки нет… Если кто хочет полюбоваться на жену Рубенсову, то, несмотря на то, что она вся голая, гляди только на голову. Кажется, что ревнивая кисть ее супруга для того собрала все пороки тела женского (особливо ниже пояса), чтобы и в картине никто им не воспользовался».

Язык путешественника и остроумца – совершенно раскованный, разговорный, под стать нашим временам. И насмешливости он в Италии, где был два года назад, не потерял. О добродетели в Неаполе писал: «Как хрупок трон этого божества!» У Львова, опередившего в языке свое время, в письмах не встретишь сентиментальных выражений, вроде «умиленное явление», «слезы, смешанные с кровью… струились по бледным ланитам», «это разрывает мое чувствительное сердце» или «восхищение помрачается слезами прискорбия». И то, что ему не нравятся толстухи Рубенса, неудивительно. Ведь дома его ждет несравненная Машенька, тонкая, грациозная, с узкой талией и милой округлостью лица…

А в разговоре с Безбородко Львов, конечно, полон учтивости.

Императрица решила порадовать своих внуков новыми игрушками, которые были бы вполне настоящими. Она повела с Безбородко речь о дорогом ее внуке Александре и с охотой рассказывала: