Он четко обозначил свою оценку симоновской инициативы. Признавая Ильфа и Петрова талантливыми писателями, воспроизвел инвективы 1948–1949 годов. По Суркову, романную дилогию «можно назвать путешествием Остапа Бендера в страну дураков. Герой – авантюрист и тунеядец, не встречая сопротивления, как горячий нож в масло входит в описываемую авторами жизнь. А ведь идейные аферисты встречают сопротивление со стороны советского общества».
Отсюда следовало, что сурковское противодействие новой публикации романов – тоже «сопротивление со стороны советского общества». Получалось: именно читатели уже не приемлют историю «путешествия Остапа Бендера в страну дураков», поэтому глава ССП на их стороне.
Однако политическая ситуация менялась. В феврале 1956 года на XX съезде партии новый лидер – Н. С. Хрущев – инкриминировал прежнему многочисленные преступления.
Хрущевский доклад считается символом новой эпохи. Так называемой «оттепели».
В итоге Симонову удалось добиться снятия негласного запрета. С его предисловием романная дилогия была вновь опубликована издательством «Художественная литература» в 1956 году и позже многократно переиздавалась[202]
.Разумеется, Симонов не оспорил недавние оценки непосредственно. Такой возможности не было в принципе. И все же современники угадывали полемику в подтексте рассуждений о дилогии: «Отошло в прошлое многое из того, что осмеяно в этих романах, канули в небытие некоторые из выведенных в них типов, но самые книги Ильфа и Петрова не устарели и не утратили своей силы и прелести. Пользуясь критической терминологией, о них можно сказать, что они прошли проверку временем, а говоря проще – их по-прежнему читают и любят».
Далее Симонов конкретизировал аргументацию. Настаивал: «Чтобы любить эти книги, у читателей есть достаточно оснований. Прежде всего, они написаны людьми, любившими все то, что мы любим, и ненавидевшими все, что мы ненавидим, людьми, глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма. Кроме того, это книги талантливые и, наконец, очень смешные».
Развернутой была и характеристика писательской биографии соавторов. Акцентировалось, что оба начинали и продолжали как советские журналисты: «Илья Ильф и Евгений Петров писали свой первый роман, засиживаясь по вечерам в редакции газеты “Гудок”, где они работали в те годы в качестве литературных сотрудников в отделе читательских писем, рабкоровских заметок и фельетонов. Их литературный путь – от построенных на безбрежном рабкоровском материале сатирических заметок в “Гудке” к “Двенадцати стульям” и “Золотому теленку” и от этих романов к сотрудничеству в “Правде” в качестве авторов десятков фельетонов, блестящих по форме и полновесных по силе наносимых ими ударов, – путь естественный, целеустремленный. Что бы ни писали Ильф и Петров, вся сила их сатирического дарования была отдана борьбе с пережитками прошлого, борьбе с миром тупости, косности и стяжания».
Симонов отнюдь не случайно отметил, что после издания «Золотого теленка» соавторы – сотрудники «Правды». Это политическая оценка, понятная современникам: никаких претензий к Ильфу и Петрову в связи с романом не было, иначе их не взяли бы в штат главной партийной газеты.
Не обошлось, конечно, без критических замечаний. Разумеется, признанных малозначительными. Так, Симонов утверждал, что Ильф и Петров не вполне точно следуют логике характера Бендера, описывая попытки «великого комбинатора» расстаться с миллионом, однако финальные эпизоды романа компенсируют подобного рода недостатки: «Этот финал великолепен по своей закономерности!»
Когда упрек был полностью компенсирован, Симонов перешел к чужим замечаниям. Осведомленные современники угадывали адресатов: «Случается так, что, разбирая сатирические произведения, у нас в критике немало внимания уделяют сравнительному подсчету количества отрицательных и положительных персонажей и на этой основе порою делают выводы, чем дальше идущие, тем более далекие от существа дела. Ибо разнообразие сатирических приемов неисчерпаемо, а существо дела – острота, направленность и сила сатиры – зависит не от количества черной и белой краски, пошедшей на ее создание, а прежде всего от авторского отношения к вещам и людям, описанным в книге».
Отсюда с необходимостью следовало, что недавние оценки романной дилогии уже неуместны. Симонов о них и не упоминал. Он постулировал: «Авторы “Двенадцати стульев” и “Золотого теленка” стоят в своих романах на позиции ясной и недвусмысленной. Они не декларируют на каждой странице свою любовь к советскому строю и советскому образу жизни, но чувством этой любви проникнута каждая страница их книг. Они по-хозяйски подсмеиваются над тем, что смешно, над слабостями, нескладицами, издержками нашего роста, но со всей сатирической яростью обрушиваются на родимые пятна старого общества и здесь, как правило, бескомпромиссны и беспощадны».