Золотой теленок

19 февраля 1949 года «Литературная газета» опубликовала редакционную статью по теме, предусмотренной агитпроповской докладной запиской. Заголовок, впрочем, был несколько изменен: «Серьезные ошибки издательства “Советский писатель”»[196].

Характеристика издательской деятельности не вовсе негативна. Признавалось, что были и удачи. А «серьезные ошибки» соотносились – в первую очередь – с формированием юбилейной серии. Решение составителей в ряде случаев «вызвало у читателей законное недоумение».

Особенно досталось романной дилогии. Так, сказано: «В центре обоих произведений – образ Остапа Бендера, “великого комбинатора”, как называют его авторы, ловкого жулика, стяжателя. Тогдашняя идейная незрелость молодых писателей сказалась в том, что они любуются “героем”, пытаются сделать его интеллектуально выше окружающих. С этой целью они принизили, оглупили советских людей».

Но оборот «тогдашняя незрелость» все же обнадеживал. Следовало отсюда, что позже авторы дилогии стали «зрелыми» и вполне справедливо их признали классиками советской литературы. Таков был и вывод: «За годы сталинских пятилеток серьезно возмужали многие наши писатели, в том числе Ильф и Петров. Никогда бы не позволили они издать сегодня без коренной переработки два своих ранних произведения».

Сталин все-таки не позволил Агитпропу объявить Ильфа и Петрова «контрреволюционерами». Именно этот итог оказался нежелательным. Вот почему и «ошибки издательства “Советский писатель”» были признаны лишь «серьезными», а не «грубыми».

Посттравматический синдром

Точно уже не определить, почему Сталин удовольствовался полумерами. Не позволил Агитпропу довести антифадеевскую интригу до чаемого завершения, но и не пресек ее.

Зато можно указать одну из причин, в силу которой агитпроповские функционеры сочли удобным предлогом атаки переиздание романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Шутки Ильфа и Петрова, допустимые на рубеже 1920-х – 1930-х годов, стали явно крамольными.

Современники понимали специфику перемен. Так, еще Лурье отмечал, что из наследия Ильфа и Петрова более всего интересовала читателей история «подозрительного “свободного художника и холодного философа” Остапа Бендера, не желавшего строить социализм и попытавшегося даже бежать за границу. А бегство за границу (да еще с отягощающей вину политической мотивировкой, цинично провозглашенной “великим комбинатором”: “Ну что ж, адье, великая страна. Я не хочу быть первым учеником… Меня как-то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы…”) уже с 1934 года каралось высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией имущества. Правда, в 1930 году, к которому относится действие “Золотого теленка”, то же преступление наказывалось совсем не так строго: принудительными работами, или заключением на срок до 6 месяцев, или даже штрафом в 500 рублей (ст. 98 УК редакции 1926 г.), но советские законы и в жизни, и в литературе имели тенденцию к обратному действию»[197].

Изменились пределы допустимого в литературе. Этим агитпроповские функционеры и воспользовались. Формально – были правы. Вот Сталин и не пресек интригу сразу же.

Не все рассчитал Фадеев, положившись на осторожность и опыт сотрудников издательства «Советский писатель». Как отмечено Лурье, сделать безобидными «романы Ильфа и Петрова, придать им черты правильной и дозволенной сатиры, расчищающей “путь к нашему святому и блестящему коммунистическому будущему”, стало теперь, когда авторов не было на свете, совсем уж невозможно»[198].

Романная дилогия Ильфа и Петрова не только деактуализовалась политически. Оказалась вредной – с пропагандистской точки зрения. Прямые инвективы в адрес знаменитых соавторов были до поры неуместны, однако направление и границы очередного «переосмысления» четко обозначала «Литературная газета». Все негативные оценки надлежало объяснять «незрелостью»[199].

Судьба же дилогии была решена еще в 1948 году. Ее – формально – не объявили «антисоветской», но переиздания исключались. Более того, библиотеки получили негласное указание: из каталогов изъять библиографические карточки, относящиеся к романам Ильфа и Петрова, а книги не выдавать читателям[200].

После смерти Сталина негласный запрет отменили не вскоре. Агитпроп был против, да и многие литературные функционеры не желали вот так запросто дезавуировать постановление Секретариата ССП. Даже и явочным порядком нарушить его.

Сторонником переиздания дилогии был классик советской литературы – К. М. Симонов. Зато на стороне противников оказался его давний приятель, А. А. Сурков, ставший в 1954 году «писательским министром».

Что Сурков думал о романной дилогии – неизвестно. Высказывался же публично так, как положение обязывало. К примеру, на собрании партийной организации московских литераторов в июне 1954 года[201].