Золотой цветок - одолень

— Жалко Емелю Рябого, пей мочу кобыл!

— Да, Злыдень, Сударь и Рябой остались у нас без рыбы и на весенней плавне! — сказал Богудай.

— Путаешь! — мешал уху черпалкой Скоблов. — На севрюжьей плавне заворовались Емеля Рябой, Мирончик и Белоносов.

Севрюжья плавня грядет в апреле, опосля ледохода. Раньше завсегда на эту добычу избирали атаманом Илью Коровина. У него на челне пушка, парус, шесть гребцов. А казаки-рыболовы токмо в малых одноместных ладьях. У каждого сеть-запута. Одно бросово с малыми ячеями, другое — с большими. Плавунец держит сдвоенную сеть на воде. А казак две верви в руках Трепетно сжимает, будто вожжи. Запутается севрюга в сети, запляшет плавунец, возрадуется рыболов. Но лодьицы у неумелых опрокидываются.

А по берегу — ликование, праздник. Не то, что в осеннюю плавню. Бабы платками машут, ребятишки визжат, на деревья карабкаются. Выстрелит пушка рыбного атамана, начинается севрюжья ловля. Вечером грохнет затинная пищаль — сворачивают сети у рубежа. Белуг и осетров не можно брать весной с лодок, урон будет в размножении рыбьего стада. Их добывают токмо на учуге — крупных. И на багрении. А кто нарушит разумный порядок, тот может пострадать. Рыбу отберут, побьют.

— Евсея Белоносова поймали с подлостью весной прошлой, — вспоминал тогда Скоблов. — Он трех осетрят и белужонка в коробе под севрюгой прятал. И в леднике у него раньше нашли сорок осетрят...

— А Илья Коровин треснул Евсея по голове. Ин так было. Опрокинулась лодка у жадного тогдась. И не всплыл Белонос, пей мочу кобыл.

— Таких и надобно убивать... Из-за них рыбы-то все меньше и меньше. На икромет даже не пущают! — дул на ложку с ухой Богудай. — А рыба — энто главное сокровище казачьего Яика.

Скоблов засмеялся, помнится, и начал пушить свою иисусовскую бородку.

— Кузнец говорит, что главное сокровище Яика — это Магнит-гора. Богудай рыбу возвеличивает. Охрим хрипит, будто самое ценное богатство у нас — республикия.

— Казачье сокровище — энто наша утайная казна: двенадцать бочек золотых, двадцать — серебра и золотой кувшин с драгоценными каменьями! — сопел в тех спорах Илья Коровин.

— Воля вольная! — возражал расстрига Овсей.

— Войско! — уверял Хорунжий.

— Хорошая и сытная жизнь народа: богатение избами, снедью, рухлядью и уверенность в спокойствии, неизменности! — настаивал Меркульев.

— Коровы, куры и жены должны быть общими! — петушился толмач.

— Покажи сначала мне свою корову, жену и курицу! — сердился Богудай. — Покажи, что ты жертвуешь в общий котел.

— Но у меня нема ни жены, ни коровы, ни кур.

— Почему же ты заришься, лысый уродец, на мою корову, на мой урожай? Ты сам не вырастил в жизни и единого колоса!

— Мысли — тоже богатство!

— А ты подумал, кому нужны твои мыслишки? Ты спросил мою жену Марью или Нюрку Коровину, пойдут ли они к тебе, сморчок, в общие жены?

Нюрка Коровина на протяжении последних трех лет один раз в месяц обязательно опрокидывала на голову Охрима ведро с помоями. Избавиться от этого бабьего глумления толмач не мог. Марья Телегина сбивала старикашку с ног одним ударом кулака, пинала его, плевалась:

— Ратуйте, люди добрые, аки я ласкаю мово общего мужа!

Маланья Левичева сбросила толмача зимой в поганый колодец. Еле спасли мудреца. Нюрка Коровина все время держала в тепле тридцать-сорок яиц, чтобы протухли. Девчата забрасывали старикашку тухлыми яйцами почти каждый день. Но больше всех боялся Охрим Дарью Меркульеву. Она просто не замечала старика, даже когда он приходил в ее избу на утайные советы старшин. Толмач понимал, что эта баба убьет его при первой возможности, хотя он давал бесплатно уроки грамоты Олеське и Дуняше. В последний раз Дарья говорила с толмачом года три-четыре назад:

— Ежли ты, плюгавец, обучишь дщерь пакости, привяжу к дереву, оболью дегтем, обросаю соломой и подожгу. А лысину острогой продолблю, мозги выковыряю и заполню череп твой собачьими говнами!

— У нее на изуверство рука не дрогнет! — вздыхал Охрим.

— И от Нюрки Коровиной, и от моей Марьи, и от, всех баб Яика не жди добра! — напоминал часто философу Богудай Телегин.

Он, рыбный атаман, и сейчас на снегу смотрел на толмача с презрением, отогнал его грубо от костра. Пригрел бедного у своего огонька Тихон Суедов. У толмача не было для багренья ни лошади, ни сбруи, ни саней. Раньше упряжку ему давал обычно Силантий Собакин. На этот раз Охрима пожалел Мучага. Улов сговорились разделить поровну. Немощный толмач хотел пустить вместо себя на лед Мучагу, но Телегин не позволил: мол, не можно заменять казака.

— Не к Мучаге, а ко мне у Богудая ненависть! — догадался Охрим.

В рыбной ловле на Яике пять главных добыч: учуг, севрюжья плавня, покровская осенняя плавня, предрождественское и крещенское багренья. Все остальное — мелочь. Первое багренье начинается точно за неделю до Рождества. Атаманы и казаки еще с осени высматривают ятовы. Так называются места, где рыба спать ложится на зиму в донные ямы. При восходе и закате солнца осенью осетры всплывают, играют плавниками. По кустам, деревьям, камням и кольям на берегу отмечаются на двести верст в сторону моря ятовы.