Золотой цветок - одолень

— Сколько саней выходит на лед? — спросил Телегин у писаря.

— Ровно две тысячи, — браво выпятил грудь Матвей Москвин.

— Оповести казаков, на сёдняшнюю ловлю рубеж — вон до той сосны на бугре.

— К чему оповещать? Где встанет рыбный атаман, там встанут линией ловцы.

— Оповести, дабы не жаждали большего!

На льду уже выстраивались поперек реки две тысячи заиндевелых лошадок, запряженных в сани. На каждой оглобле багры остриями вперед. У каждого ловца есть лопата, пешня и длинный шест. Но на подмогу в сани не можно брать никого, даже отроков. Управляйся один у проруби. В крайнем случае, зови на подмогу казака из соседних саней.

Обычно атаман багренья первым бросается в сани, подавая этим знак о начале скачки к линии ловли. С этого и начинается великая казацкая игра. Атаманы часто подходят к своим саням обманно, наклоняются, приседают, дергают вожжами, будто пускают коня в бег. У многих не хватает выдержки и терпения. Да и лошади рвутся, удержать их трудно. Прыгают казаки обманутые в сани, отпускают вожжи, скачут... И — беда! Атаман багренья стоит на месте! Верховая стража налетает на тех, кто вырвался вперед по ошибке и нетерпению. Рубят конники сбрую, отбирают багры и шесты, прогоняют провинившихся на берег. Нарушители уходят, ругаясь, извергая проклятия... Обливаются слезами на берегу их дети и жены. Тридцать-сорок казаков лишаются права на, багренье каждый раз.

— С какого раза прыгнешь в сани по-настоящему? — спросил шепотом у Богудая Меркульев.

— С пятого!

К атаманскому костру подбежал Вошка Белоносов, подослали казаки его подслушивать. Телегин и Меркульев перемигнулись.

— С четвертого раза прыгну в сани! — сказал нарочито погромче Богудай.

Вошка обрадовался, убежал. Телегин видел, как недоросль показывал Тихону Суедову четыре пальца.

— Вот и ты останешься без рыбы, Тихон! — ударил весело рукавицами атаман багренья.

Телегин жалел своих друзей — Хорунжего и кузнеца Кузьму. Им не можно было сказать об ухищренности, как Меркульеву. Хорунжий возмутится, может ударить. Кузьма обидится и уйдет. Так уже бывало.

— Честные! Ах, какие вы порядочные, Хорунжий и Кузьма! С такой святостью можно прожить и без осетрины! — усмехался Богудай.

Телегин не был по природе обманщиком. Он не взял бы, например, как и Меркульев, даже одного золотого из казны... Но обдурить Богудай мог многих и с легкостью, хотя не всегда это ему удавалось. Бобровую шубу у Ермошки и его соболью болярскую шапку Телегину не удалось выманить. Сел с парнишкой играть в кости на шубу его, а продул своих тридцать золотых.

Выстраивались казаки на льду для предрождественского багренья. Тихон Суедов шептал своим друзьям:

— Сговор есть у Телегина с Меркульевым. На четвертый подход прыгнет в сани Богудай. Так вот они всю жизню снимают сливки.

— Как ты разнюхал? — спросил Гришка Злыдень.

— Вошка Белоносов подслухал.

— Брехун ведь Вошка... Подлый! — засомневался Михай Балда.

— Ну, Тихон, не обмани! Я на тя буду глядеть. Как ты упадешь в сани, так и я свистну плетью, — затягивал подпругу Микита Бугай.

— А вы мне по рыбине выделите, чтобы по-божески, — маслился Тихон.

— Выделим, ежли не соврал, — согласился Емельян Рябой.

Дабы досталось в подать побольше осетров, Тихон одарил тайной также Ивашку Оглодая, Герасима Добряка, Гаврилу Козодоя, Богдана Обдиралу, Василия Гулевого и Дьяка — казака из нечаевской сотни.

— Я дам тебе два осетра, ежли все точно. Ну, а соврешь, выбью зубы! — заверил Суедова Добряк.

Тихон начал считать добычу...

— Раз, два, три... десять. Энто они дадут. Да сам, мабуть, выловлю двух-трех. Не увезти на одном возу.

— Что там губами шлепаешь? — спросила подошедшая Хевронья.

— Беги, запрягай ишо две подводы. Тута крупные рыбины. Каждая с бревно!

— Ты бы выловил...

— Беги, Хевронья! Не твоего ума дело!

На заснеженном берегу сновали сотни кошевок, горели сотни костров. В плетеных кошевках на санях сено, кошмы и тулупы. На железных полозьях бочкообразные медные греи с горящим углем. Соломон и Фарида огнят людей вином. Казаки, коим рыбу брать не можно, тешатся воспоминаниями, врут безбожно. Бабы хрустят снегу пимами, заправляют шали вязаные под шубы и полушубки овчинные. Старухам тепло в шушунах и дерюгах. Матери забыли о детях, смотрят на лед. Огольцам же того и надо: они разулись, носятся босиком по снегу на спор — кто дальше пробежит! Всех победил Федоска Меркульев, сбегал до городка и вернулся.

Ермошка стоял вместе с казаками на льду, в одной линии... Он вышел вместо Егория-пушкаря, по уговору. Телегин не пускал отрока на багренье, но Меркульев заступился.

— Я должен полжизни стоять на коленях перед атаманом, — опять прослезился Ермошка. — В морской набег он меня отпустил, сделал богатейным! На багренье тоже не попал бы без атамана.

«Может, сломает шею, задавят», — думал Меркульев, глядя на Ермошку.

Багренье никогда не обходилось без увечья и гибели казаков. Бешеная скачка в тесноте, хитрые подверты и удары обводами, треск сломанных и опрокинутых саней. Так было всегда... Никто не остановится, не поможет тебе, если ты упал под копыта.