Золотой цветок - одолень

— Не там дыра для тулова, надобно кольцо вырезать подале, назад. А так опрокидываются крыла сразу. Не слушаются меня.

Бориска и Дуняша Меркульева тоже увлеклись крыльями. Не оставались в стороне и старики, Охрим и Егорий-пушкарь. Каждый из них показывал, где лучше укрепить распорки, как сделать обод. Можно было подумать, будто они давно уже ладили крылья и летали!

— Потребно разъемные крылья мастерить. Кажное крыло привязывать отдельно к руке. Дабы махать, управлять полетом! — поучал Охрим.

Ермошка ухмылялся. Разъемные крылья он уже ладил. Удержать их в полете было невозможно. Они складывались, выкручивали руки. На них не удавалось перелететь и через двор, до навозной кучи. Бориска тоже прыгал с разъемными крыльями. Он сломал ногу, долго лечился у знахарки. Егорий-пушкарь предлагал установить на крыльях железные трубки с порохом.

— Я поджигаю порох, огнь толкает крылья... И ты воспаряешь, Ермоха, яко китайская тростинка!

— Дабы потешить пушкаря, отдали ему первые помятые крыла.

— Привяжу кошку. Поджигай трубы. Запусти с крыши своеной хаты.

— Мне не потребно запускать с крыши! Крыла взмоют сами от земли до облаков.

Егорий изготовил трубы и пороховую смесь. Трубы легкие приклепал к распоркам через подкладку из горного льна — асбеста. Ермошка и Бориска помогали пушкарю.

— Подпаляйте трубки одномгновенно, а я нацелю крыла в небо, вон на ту черную тучку.

Дуняша подала друзьям запалы, отскочила в сторону. Егорий предупредил: огненные хвосты будут большими, опасными. Вместо человека привязали к белым крыльям соломенное чучело.

— Запаляй! — крикнул Егорий.

Бориска и Ермошка сунули огонь к пороховым трубкам. Две сильных струи огня и дыма ударились в землю. Крылья поднялись, описали дугу и упали на соломенную крышу хаты.

— Скукарекала моя хата! — огорчился Егорий. Потушить избу было невозможно, поэтому Ермошка бросился в дверь спасать добро. Выскочил он, держа в руках рваный полушубок.

— Боле у меня ничего и нетути! — почесал затылок Егорий.

После этого позора Егорий и Охрим угомонились, крыльями перестали интересоваться.

— Переходи ко мне жить! — утешал пушкаря толмач.

Устин Усатый долго потешался над стариками:

— Набили, значится, две жестяные трубы порохом и хотели к богу улететь, пей мочу кобыл!

А кузнец Кузьма, напротив, совсем в дитятю превратился: дни и ночи проводил с Ермошкой. Хотелось ковалю поставить на крылья махальную пружину. Но устройство получалось тяжелым. Ермошка лететь с железами не пожелал. Крылья запустили с обрыва реки. К махалам была привязана кукла, набитая опилками. Леталка перевернулась и устремилась косой спиралью к воде. В шугу она врезалась с треском, утонула быстро.

Зима не успокоила умельцев, охотников взлететь в небо. Но им стало ясно одно: крылья надобно изладить большие — в семь саженей, не меньше. Однако во всем казацком городке не было такой просторной избы.

— Церковь! — подсказала Дуня. — Места там много.

— Отец Лаврентий не позволит. Це мракобес! — остерег Охрим.

Выход из трудного положения подсказал Соломон:

— Не подмажешь, не поедешь! Дай мне, Ермоша, свою бобровую шубу. Я сошью из нее много шапок. Одной шапкой ты одаришь отца Лаврентия. Пожертвуешь ему еще десять золотых. Парень ты, знаю, богатый. У Телегина выиграл тридцать цесарских ефимков. И от нечаевского похода у тебя добра на всю жизнь. Не жалей цехинов. И храм будет в твоем распоряжении. В этом мире все продается и покупается.

— Жалко шубу, Соломон.

— Дурень! Зачем тебе узе княжеская шуба? Ты ездишь в ней по дрова в лес! Ты добываешь в ней осетров! Скоро твой бобровый мех станет собачьим обдергаем! Лучше пошьем шапки!

— Но для чего мне столько шапок?

— Мы продадим три шапки. И твоя шуба окупится. Дальше пойдет навар, гешефт! За бобровые шапки можно содрать семь шкур! А после, на выручку, купим в Астрахани четыре таких шубы!

Ермошка вспомнил, что за соболью шапку он приобрел наидобрейшее расположение Меркульева. Не подмажешь — не поедешь. Отец Лаврентий просто так не позволит изладить крылья в церкви. Тогда придется ждать лета. Да и летом будут мешать дожди. Угрожала и другая опасность. Священник мог сказать, что сии крылья богу не угодны. Супротив никто не пойдет. Ермошка все это понимал, чуял!

— Бери шубу, Соломон! Шей шапки!

Фарида вынесла Ермошке полушубок. Он ушел довольный замыслом. А для Глашки купил в шинке два кулька медовых пряников.

— Не моги обманывать Ермошку! — глянула колюче на Соломона Фарида.

— Всего на две шапки: для тебя и для меня!

— На две допустю, не боле!

— И на воротник для тебя, моя женушка!

— Нет! На воротник возьмешь за шитье шапок, по совести!

— Фаридушенька! Так мы с тобой никогда не разбогатеем! Умрем нищими!

— Соломоша! У нас закопана в схоронке бочка золота.

— Чем больше, тем лучше! Поверь мне. И на Руси золото мертво. Надобно вывозить его в Париж, Венецию.

— Вывезем.

— Это не так просто.

— Они мне верят, Соломоша. И мы не воруем. Это наше золото!

— Как бы завладеть блюдом, Фаридуня?

— Каким блюдом?

— Золотым, которое на дереве пыток висит.

— И думать об этом не моги!

— А если я ночью его похитил бы, закопал в огороде, в лесу?