Золотой Василек

— Ну полно, полно! Кушай на здоровье. Ученье-то сколько сил забирает! Василий Матвеич говорил: «Надо есть вволю, когда учишься». Садись за свои уроки. А то ведь ни свет ни заря вставать.

Сама тетя всю жизнь вставала в четыре часа утра.

Вечером, постелив Наде постель на кушетке, тетя заботливо укрывала девочку одеялом. И долго еще сидела на краю кровати в капоте, накручивая бумажные папильотки, все охала, готовясь ко сну, и подсчитывала в голове весь расход за день, и сокрушалась, что с каждым днем из-за войны растет дороговизна, ухудшаются продукты, и все придумывала, как бы тратить поменьше, чтобы дорогой Надюшке не бегать на какие-то дрянные уроки, за которые она получала по пяти рублей в месяц.

Глава XIV. ВСТРЕЧИ

Встречаются дни, полные неожиданностей.

Надя сидела на приступочке кафедры в актовом зале и читала курс палеографии. Она вся углубилась в кудрявый рисунок старинной славянской вязи, когда вдруг кто-то окликнул ее, обращаясь к ней — теперь уж так непривычно — на «ты»:

— Надя! Здравствуй!

С недоумением отвела она глаза от книги и, взглянув через правое плечо на подошедшего, отшатнулась: перед ней с золотой гривой, в серой походной рясе, с крестом на цепи и с биноклем на тоненьком ремешке стоял Игнатий Завьялов. Солдатский георгий белел на его груди, и солнце сверкало в рыжых волосах.

— Батюшка! — удивленно, даже испуганно воскликнула Надя, поднимаясь с приступочки. — Какими судьбами?

— Проездом из действующей армии. Был под Перемышлем с нашими войсками... Видишь — награжден георгием! — самодовольно улыбнулся Завьялов.

— Вижу, — медленно растягивая слоги и не зная, о чем с ним говорить, ответила Надя. — А на курсы случайно зашли?

— Почему же случайно? Я помню: здесь много девиц, бывших моих чад. Тебя действительно увидел случайно. Но уже беседовал с Олей, с Шурой Черновой, видел Музу. — Он помолчал. — В армии встречал твоих подружек. Соню Сергееву. Она ведь пошла сестрой милосердия. Я ее отпевал. Убита под Перемышлем.

Сердце сжалось у Нади. Боже мой! Соня убита! Тихая, кроткая девочка с синими глазами. Какие судьбы! Соня убита, А батюшка жив и получил георгия.

Далекие, ушедшие годы возникли перед Надей, когда она маленькой школьницей трепетала за грешную душу Завьялова. Нет, он не наказан. Он награжден. Он доволен. А Соня с глазами барвинка убита. Но как трудно, невозможно представить эти глаза, словно утреннее небо, которые уже никогда не раскроются навстречу его дивному сиянию.

А вечером приехал Курбатов.

С тех пор как он расстался с Надей, не было дня, когда бы она безраздельно не владела всем его существом; что бы он ни делал, чем бы ни занимался, он ощущал ее всегда, она незримо присутствовала возле или где-то очень близко; беседовал ли он с друзьями — она вслушивалась в его слова, писал ли он — она следила за его рукой; она успокаивала его, оберегала и гордилась его успехами.

Надя не знала, что Курбатов должен приехать, не знала, что он был вызван в министерство. А писем Павел Георгиевич не писал. Изредка лишь приписывал Наде несколько слов в письмах дочери.

Приезд Курбатова был неожиданной радостью. Надя вечером переводила «Записки о галльской войне» и, дойдя до вдохновенных речей Оргеторикса, который воодушевил гельветов стремительно готовиться к войне, задумалась.

Вспомнила вновь Соню и других ушедших на войну. И загрустила. Сколько убитых! Сколько слез и сирот! За что? За что убита Соня? И многие, многие безвестные люди...

В комнате, не очень щедро освещенной настольной керосиновой лампой, было тихо. Тетя ушла в магазин. И только крошечный хозяйский котенок мурлыкал на кушетке да тикали стенные часы.

В коридоре зазвенел звонок. Хлопнула входная дверь. Кто-то спросил: «Дома?» И хозяйка кому-то ответила...

Надя чуть склонила голову, прислушалась. Сердце забилось учащенно.

Раздался стук в дверь, негромкий, но отчетливый. Кроме хозяйки, к ним обычно никто не стучал. Но этот звук был иной — бережный и удивительно знакомый. Надя поспешно встала из-за стола. Открыла дверь. «Войдите», — хотела она сказать и обомлела: сверкнули черные прекрасные глаза Люды. Раскрасневшаяся и немного запыхавшаяся после крутой лестницы, она стояла в нарядной белой шубке из меха и ласково смотрела на подругу.

За ней, сняв фуражку и приглаживая волнистые волосы, Курбатов с просиявшим лицом с трудом сдерживал волнение, чтобы не броситься Наде навстречу.

— Здравствуйте, Надя! Незваный гость хуже татарина, а званый хуже незваного, — оживленно говорил Курбатов, всматриваясь пристально в Надино лицо, любуясь ее трогательной растерянностью и стараясь шуткой скрыть свое собственное смущение.

А Надя в самом деле совсем потерялась. Ей вдруг показалось, что она дома, в своем городке и что Курбатовы пришли пригласить ее на каток. Но угодливый голос хозяйки вывел ее из этого оцепенения: «Барышня! Позвольте мне помочь вам». Опытный глаз сразу схватил, что приезжие — люди состоятельные. Об этом свидетельствовали нарядная меховая шубка Люды и большие свертки в красивой упаковке от Кравта.