Золотой век. Книга 2. Империя

– Коринф может построить военные корабли, – сказал Плистоанакс. – Пусть найдут тихое место вдали от афинских вод и создадут флот, способный разбить афинян, когда они появятся снова. Корабль – это всего лишь корабль, Нестос! Главное – команда. Я могу дать вам прирожденных воинов.

Сжав руку в кулак, Плистоанакс погрозил им городу, стоявшему перед ним с затворенными воротами, которые он никак не мог открыть. Нестос, округлив глаза, кивал. Спартанцы никогда не понимали значения кораблей, он знал это. Они видели в них лишь средство для перевозки воинов, а не важный сам по себе инструмент ведения войны. Однако Плистоанакс говорил серьезно: Коринф должен направить силы на строительство флота.

– Как поступил бы мой отец, Никомед? – спросил царь.

Его дядя улыбнулся, припоминая:

– Мой брат? Павсаний согласился бы с тобой. Войну нужно вести до конца, пока наши враги не будут сломлены, чтобы не могли больше поднять против нас копья. Им нельзя давать передышку, щадить их или принимать от них пощаду. Он сказал бы так и добавил, что гордится своим сыном.

– Что ж, ты получил ответ, Нестос из Коринфа, – ответил Плистоанакс хриплым, похожим на рык голосом. – А теперь отправляйся домой. Я же остаюсь.

* * *

Солнце вставало, но Перикл не смотрел на небо, покидая дом. Он провел ночь с покойными в молитвах и покаянии, но вспомнить все часы, проведенные в темноте, он не мог. Некоторые и не хотел вспоминать. Под покровом ночи он рыдал, слал проклятия и выкрикивал ужасные вещи, когда никто не мог его увидеть.

Стоя перед дверью, Перикл попытался установить на место задвижку. Она была сломана, и он таращился на нее целую вечность, силясь сообразить, почему она не встает, как надо. Мысли двигались медленно от недостатка сна или от горя, набросившегося на него, как проплывавшая мимо огромная рыба. Ему вспомнилась история из детства, когда он был совсем маленьким. Пока он плавал в реке, рыба задела его грудь, и мгновенный ужас парализовал его, сделал совершенно беспомощным. Рыба проскользнула мимо длинной темной полосой, от нее было никак не увернуться. Перикл понимал, что в его памяти она разрослась до огромных размеров, так всегда бывает со страхами. Таких крупных рыбин, как та, что, блеснув чешуей, оцарапала ему кожу, в реках не водится.

Перикл покачал головой, не понимая, отчего он думает о том дне, настолько далеком, что остальная его часть совершенно забыта. Моргая, он глядел на сломанный замок. Ах, так он же выбил дверь! Не важно. В этом доме ничего не осталось, что стоило бы беречь. Руки у него были грязные. Нужно снова искупаться в реке.

Отойдя на три шага от двери, Перикл вспомнил: город осажден спартанцами. Ему не выбраться. Он оглянулся. Внезапно его поразила мысль, что кто-нибудь войдет в дом, пока он отсутствует. А внутри его мальчики. Там Фетида. Они не могли защититься. Они зависели от него. Перикл закрыл глаза, горе тенью проскользнуло мимо, как та рыбина в детстве. Только не было ни трепетного биения тела, ни виляющего хвоста, ни чешуи. Тогда рыба двигалась, даже не зная, что он в воде. Или ей было все равно? Ее ничуть не взволновал его испуг, словно он был достоин не большего внимания, чем пыль или дождь. Нет. Он не допустит, чтобы воры увидели открытую дверь.

Перикл огляделся затуманенным взором. Где его друзья? Умерли? Город затих в предрассветный час. Неужели мертвы все? Краем глаза заметив какое-то движение, он повернулся туда и увидел женщину, которая вышла подмести ступени перед своей дверью.

Перикл пошел к ней, а она вся сжалась. В городе разгул грабежей и всевозможного насилия, вспомнил он. Осада. Люди в отчаянии и боятся всего, пока спартанский царь рыщет вокруг стен.

– Не бойся! – крикнул Перикл. – Я тебя не обижу. Мне только нужно, чтобы кто-нибудь последил за моим домом. Мои сыновья… – Он не мог произнести это, голос у него вдруг пропал. – Я должен найти кого-нибудь, кто починит дверь.

Женщина не ушла, хотя и смотрела на него с опаской, прикидывая, чего ей ждать. Периклу показалось, что она хочет помочь. Руки у него воняли, но он выудил изо рта монету. Его едва не вырвало, но монета лежала на ладони – маленькая серебряная драхма размером с ноготь на мизинце.

– Прошу тебя, – сказал Перикл, протягивая женщине деньги. – Ты можешь это сделать? Там мои сыновья.

Он не был уверен, понимает ли она его. Женщина подошла ближе, взяла с его руки монету и отскочила, как дикая птица, которую кормят с ладони. Они не были знакомы. Но в тот момент казалось, что никого больше не осталось во всем мире, кроме них двоих.

– Мои сыновья мертвы, – прошептал Перикл, тяжело дыша с открытым ртом.

Глаза женщины увлажнились оттого, что она увидела в его глазах.

– Соболезную, – сказала она. – Иди. Я послежу за дверью.