Золотой век. Книга 2. Империя

Может быть, один из десяти илотов и переживет великую выбраковку, подумал Плистарх, напряженно вслушиваясь в темноту. Они приближались, это точно, подбирались к пленникам, что-то шептали им. Спарту можно отстроить и с таким количеством рабов. За десять лет он восстановит город в прежнем виде. Плистарх потер грудь, боль там усиливалась, отчего дышать было трудно. Мир никогда не узнает, как ослабели его люди, как близко оказались к полному уничтожению. Это должно остаться их тайной, пока они снова не наберутся сил.

8

Воздух в саду напитался влагой. Ночью шел дождь, и листья до сих пор сияли, земля была темнее, чем обычно. Вставало солнце. Аспазия уже пришла в сад, готовая обрезать сухие цветы и листья. Каждое растение она выбрала и вырастила сама. У нее это хорошо получалось, и все лето благоухающий сад дарил покой и прохладу. Знала Аспазия и легенды о цветах – о том, как Гиацинт, спартанский царевич, был убит в момент, когда тренировался бросать щит. Аполлон любил его так, что даже заплакал, и эти слезы распустились цветами. Или лиловые и розовые анемоны, рожденные из капель крови умирающего Адониса, которого держала в объятиях богиня любви. Астры тоже появились из слез… Лилии – из грудного молока Геры… Аспазии нравились все эти истории. Значит, ее окружают чудеса.

Она остановилась у наружной стены сада, рядом с кустом гвоздики – красные цветы прекрасны ранним утром. Легенда о них была более мрачной, о трагедии и ярости. Богине Артемиде не повезло на охоте, она увидела смертного, который осмелился улыбнуться ей. В гневе Артемида вырвала ему глаза и выбросила их. Из них выросла гвоздика с кроваво-красными цветами.

Одни легенды Аспазия узнала от женщины, продававшей на рынке семена и луковицы, другие – от мальчишек, доставлявших в дом продукты. Один из них предлагал истории о богах в обмен на поцелуй Мареты. Аспазия пряталась где-нибудь поблизости, когда он приходил, и все слышала.

Внезапная мысль остановила ее, когда она склонилась над гвоздикой. Марета ушла. Кто теперь будет целовать мальчишку? Она невольно залилась краской, придя к очевидному выводу. Медленно разогнувшись, Аспазия оказалась перед маленьким зарешеченным окошком на улицу… и обмерла. Там стоял мужчина, которого она видела много раз. По правде говоря, Аспазия и в сад-то пришла так рано, поскольку знала, что незнакомец каждый день идет в город вскоре после рассвета. Казалось, он всегда занят своими мыслями, словно несет на плечах всю тяжесть мира. Сейчас он смотрел на нее, и это было поразительно, будто статуя вдруг встала и пошла.

– Я видел тебя раньше, – сказал мужчина. – Твой сад очень красивый. Это ты ухаживаешь за ним?

Аспазия молча кивнула. Хвост волос качнулся у нее за спиной, и она закинула руку за голову, чтобы остановить его.

– Когда я прохожу здесь, то всегда ощущаю запах цветов, – продолжил незнакомец, – и жду этого момента.

От его пристального взгляда внутри у Аспазии что-то напряглось. Голос у мужчины был именно таким, как она себе представляла: низким, теплым и сильным. У него широкие плечи, как у солдата, подумала Аспазия, но он строен в талии и отрастил бороду. Когда она впервые его увидела, бороды не было. Эта перемена Аспазии понравилась. Она отметила, что кожа у незнакомца гладкая, а глаза темно-темно-карие, почти черные, но с золотистыми крапинками у зрачка…

– Ты умеешь говорить? – вдруг спросил он.

– Да, – ответила Аспазия. – Я видела, как ты… шел.

– Правда? И ты скажешь мне свое имя? Не называть же мне тебя девушкой из сада.

– Аспазия. – Напряжение исчезло, и она улыбнулась. – А твое?

– Перикл из рода Акамантидов… – Собрание еще не сделало его ни архонтом, ни стратегом; внезапно этот факт вызвал чувство досады; глупо, что ему захотелось произвести впечатление на незнакомую девушку, но что поделаешь. – Моим отцом… э-э-э… был Ксантипп. А мать из семьи Алкмеонидов. – Он начал запинаться под ее твердым взглядом. – Ее… э-э-э… дядя… Слушай, я просто хотел сказать, что мне очень понравился сад.

– Спасибо, – отозвалась Аспазия.

Она отвернулась. На дорожке возникла одна из матушек, готовая защитить воспитанницу от любого грубого человека, оказавшегося у решетки. Аспазия не увидела, как Перикл закатил глаза, злясь на свое нелепое смущение. Он покраснел почти так же, как она. А когда снова обратил взгляд к решетке, то увидел за ней орлиный взор какой-то суровой матроны.

– Чего тебе надо? – грозно спросила она.

– Я… я не хотел ничего плохого! Просто интересовался цветами.

– Да неужели? А кто ты такой, чтобы заговаривать с нашей девушкой?

– Что? Нет, я спрашивал о цветах! О с-саде. Курия, уверяю тебя. Я Перикл из семьи Алкмеонидов. Моя мать… О, клянусь богами! Слушай, мои намерения совершенно невинны, поверь.

Женщина, сменившая в окошке юное видение, оставила подозрения и постепенно перестала щурить глаза. Брови ее изумленно приподнялись.

– Перикл, который недавно развелся?

Он удивился, что незнакомке известны такие подробности, хотя и догадывался, что в последнее время на рынке все сплетничали об этом. Перикл кивнул, и женщина улыбнулась: