Золотой век. Книга 2. Империя

Сидеть тут было не на чем. Трое афинян встретились с двумя спартанцами. Двое, шедшие по обе стороны от лидера, разительно отличались друг от друга, заметил Плистоанакс: один долговязый, другой – коротышка. Выправка у обоих не солдатская. Однако шагавший в центре смотрелся орлом. При нем тоже был спартанский копис. Связь со Спартой подразумевала и его имя, хотя с Кимоном Плистоанакс никогда не встречался.

Спартанский царь терпеливо ждал. Он не заговорит первым. О встрече просили афиняне, несмотря на то что между ними продолжалась война. Плистоанакс с молчаливым интересом переводил взгляд с одного из пришедших на другого, оценивая их туники и плащи, сандалии и кольца. Экипировка не военная. Вероятно, это тоже намек.

– Я Кимон, сын Мильтиада, – наконец произнес афинянин. – Со мной Анаксагор и Зенон, оба свободные граждане Афин. Я имею честь говорить с великим царем Плистоанаксом?

Никомед открыл было рот, чтобы ответить от лица своего племянника, но молодой человек, как и в случае с эфорами, величественно поднял руку. Спартанскому царю не нужен никто, чтобы говорить. Плистоанакс был гневлив, но, кроме того, молод, имел широкие плечи и сильные ноги. Он был быстрее и опаснее всех, собравшихся здесь. Понимание этого проявлялось в том, как он стоял и улыбался во многом уступавшим ему людям.

– Я Плистоанакс. Ты просил о встрече, архонт Кимон, на условиях перемирия. Я пришел. Чего ты хочешь?

Кимон сглотнул. Он всегда ценил привычку спартанцев говорить кратко. Казалось, молодой человек, который словно высился надо всеми, хотя ничего для этого не делал, был из этой породы. Несмотря на молодость, руки и ноги у Плистоанакса уже исполосованы белесыми шрамами – светлые линии на загорелой коже. Нос ему явно не раз ломали. Кимон заставил себя вдохнуть. По дороге к перешейку он обсуждал со спутниками возможные исходы встречи. Перикл предложил ему в компаньоны именно этих двоих за их проницательность, но реальный разговор с царем Спарты напоминал прыжок в ледяную реку. Мысли замерзали. Если спартанец увидит их слабость, то наверняка ответит «нет». Кимон заговорил медленно, давая себе время подумать:

– Владыка… Афинское собрание наделило меня полномочиями. Мы желаем… заключить перемирие. Прежде мы были союзниками. Война разрушает хорошее.

Дядя Никомед откашлялся, пригнув голову к кулаку. Плистоанакс, не взглянув на него, сказал:

– Вы так считаете? Я не согласен. Война оттачивает. У меня есть новое поколение. Его нужно приучить к крови, как приучили их отцов и братьев при Платеях, при Танагре.

Он намеренно упомянул возглавленное Афинами нападение на войско спартанцев. Кимон кивнул, как будто обдумывая его слова.

– А что до наших кораблей, сожженных в Аргосе, или убитых наших… – начал было он.

– Да. Такова природа войны, – перебил его Плистоанакс.

Он поймал косой, предостерегающий взгляд дяди и совладал с эмоциями. Получать удовольствие от подтрунивания над афинянами – это роскошь, которую он позволить себе не мог, а потому поджал губы. Правда состояла в том, что Спарта переживала не лучшие времена. Илотов осталось совсем мало, и новое строительство продвигалось невероятно медленно. Солдаты хорошо могли таскать камни, но замешивать раствор, крыть крыши, даже подковывать лошадь они не умели. Агогэ растила новые всходы юношей для воссоздания армии, но их все еще мало. Пройдут годы, прежде чем визжащие младенцы пополнят ряды воинов. Плистоанакс явился сюда из-за слабости, а не ощущая силу, как бы ему ни хотелось, чтобы ситуация складывалась иначе. Однако афиняне тоже страдали, иначе не стали бы просить.

– Ты пришел ко мне, архонт Кимон, – намекнул, что ждет продолжения, Плистоанакс. – Если вы хотите перемирия, предлагай ваши условия. Тогда я решу, принимать их или нет. Если нет, я поеду домой.

Он ждал, продолжая разыгрывать сильную сторону, надеясь только на то, что афиняне не представляют, в каком отчаянном положении он находится. Предложение мира было словно ответ на молитвы.

– Я уверен, Спарта найдет с кем воевать, – с натянутой улыбкой произнес Кимон. – Но для нас это напрасная трата крови и серебра. Мы хотим иметь двадцать лет мира, владыка, заключить соглашение между Спартой и Афинами и в это время не ходить войной друг на друга и на любого из наших союзников. Против Персии мы выступили как братья по оружию. А значит, сможем и примириться.

Никомед снова откашлялся в кулак. Плистоанакс не пожелал взглянуть на него. Дядя пробыл регентом всего несколько лет, но возомнил о себе слишком много.

Царь задумался. Двадцать лет мира дадут Спарте время, необходимое, чтобы заново отстроить город. Но все же он с трудом мог представить себе столь отдаленную перспективу. Он тогда уже будет стариком, ну почти. Не мог он отделаться и от ощущения, будто что-то упускает. Афиняне пришли к нему, напомнил себе Плистоанакс, не наоборот. Мир нужен им не меньше, чем ему.