Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы

…Желание быть особенной делает меня уязвимой. Это гордость, другие без неё здесь живут. Смирись, иначе сожжёшь себя – благоразумный голос уговаривает меня избавиться от гордости, как будто речь идёт о воспалённом аппендиксе»

«…меня расконвоировали, переводят в Карелию, а мне всё равно…»

«…Родной дом часто снится мне: окна в нём становятся всё больше, интерьеры красочнее. Молодые мама, папа. Мне дорого что-то ещё в этих детских воспоминаниях – то, что никогда не повторится. Наверное, скучаю по предчувствию счастья и мечтам, с которыми жила тогда.

Посторонним настоящий виток моей судьбы наверняка кажется напрасным. Одно непонятно: если самое разумное, что остаётся, – это смириться, – почему, делая глупости, мы проходим самые важные уроки?»

«Северный язык. Окулина сказала: «ПТЮШКИ БЮЖЖАТ», – и угостила ОПЯКИШЕМ. Отблагодарю её, когда посылку получу».

«Новый сосед В.И. Он надолго уходит в лес и возвращается с рюкзаком, в котором топорщатся сучки и коряги. Им предназначается стать объектом его художественного напряжения. В.И. крутит заготовку в руках и так, и эдак: на что похожа? чем украсит хозяйство? Если она проходит этот экзамен, то ещё больше часов придётся ей пробыть в его руках, пройдя через чистку, шлифовку.

Подарил мне небольшую коллекцию своих поделок. Тем самым сделал из меня соавтора. Две скульптурки дала Окулине прибить к стене – использовать как вешалки, но вот с остальными поделками моё воображение забуксовало. Была среди подарков огромная чага с извилинами. Вспомнилась голова из «Руслана и Людмилы». Может, грузом назначить, бумаги прижимать? Не найдется у нас такого вороха бумаг. Голова отправлена в кладовку.

Другую чагу – изящную, похожую то ли на древнерусскую круглую ладью без дна, то ли на кокошник – я перепробовала: в качестве ещё одной вешалки, потом подсвечника, потом – оправы для стеклянной банки-вазы. Всё не то. Но эту волнистую и по-деревянному уютную вещь не хотелось выпускать из рук. Подошла к зеркалу, надела чагу на голову – она мягко облекла меня, словно по мерке сделанная. Это было похоже на сказку. Аська – королева северного леса!»

«…Комаров поменьше. Если б ещё не мухи… Залетев в комнату, они поначалу ведут себя спокойно и доверчиво. Но пережив несколько почти предсмертных состояний (после не очень точных ударов тряпкой), теряют свою сельскую невинность, становятся неврастеничными, наглыми, ушлыми сволочами…»

«Случай мой далеко не ужасен – просто, словно в школе, я должна доучить свой урок. Вглядываюсь в коричневый лик. Всё-всё-всё, и намного хуже, случалось до меня с другими людьми. Но об этом трудно постоянно помнить, потому что чужие раны не болят. Это, как в девять лет раскрыть Толстого и бездумно прочитать: «Все счастливые семьи…»

И я проделываю старый трюк, который всегда помогал. Не мигая, до рези, вглядываясь в зеркале в собственные глаза, собираю окружившую меня черноту, запихиваю её в воображаемый кованый сундук, запираю его на замок и отталкиваю изо всех сил, повторяя: «Это – не моё»

Сундук отлетает в сторону и уносится, подхваченный быстрым потоком. Сердце моё стучит в висках. В этот раз тёмная хмарь оказалась упрямой, я дольше обычного возилась с ней, но свет прорвался наружу, в глазах снова появились блестки, а тело наполнилось радостью. Пока этот фокус срабатывает, я неуязвима…

Весь мир кажется мне сейчас комнатой дяди Юры… Я вырвусь. Я напишу эту книгу. Есть такое дерево сейба в Южной Америке. Его высота доходит до 70 метров, но вначале оно не может как следует расти из-за недостатка света в джунглях. Достигнув высоты человеческого роста, оно сбрасывает листья и останавливается в росте в ожидании лучших времён. Иногда 20 лет ждёт, иногда больше.... Ждёт, когда те, что заслоняют ему свет, рухнут. И такой момент наступает, и сейба снова стремится вверх, обгоняя другие деревья!

Я – сейба, и мой лес меня не предаст. Я сниму этот фильм. Осуществлю всё, о чём мечтала. А иначе – какой смысл?»

«… Белые мощные крылья ангела, жёлтые глаза убийцы на круглой голове. Похоже на полярную сову без ног. Прекрасный зверь, не знающий о своей красоте. Кто ты в пространстве небыли, между светом и тьмой? В.И. сказал, что полярные совы здесь не летают. А Окулина пригорюнилась. Плохая примета, говорит…»

Это была последняя запись. Сергей улыбнулся. Он обнаружил за этим старым дневником живую душу – сильную и молодую, прихотливую, растерявшуюся от свалившихся на неё невзгод. Многое из написанного ему уже было известно. Он пролистал тетрадь обратно, от бисерного устоявшегося почерка дойдя до крупных детских каракулей. Он прежде не видел дневника, где автор делал бы первую запись ребёнком и последнюю – взрослым человеком. Кое-где строчки были вымараны, страницы вырваны.

«К маме неожиданно… Вова Римаков… я попросила передать… сожалеть о том, чего не было», – это Сергей обнаружил на переднем форзаце тетради. И следующая за этим запись… Она была коротенькой, но, читая её, Сергей чувствовал, как в животе его образуется неприятная тягучая пустота.