Золотые долины

Азарт сменяется отчаянием, усталость — приливом энергии. Ягодки видеть перестаешь, зато лезут в глаза лепестки ромашек, шишки, листья, мельтешащие по листьям и былинкам муравьи. Потом наоборот видишь лишь красные шарики, утыканные крошечными орешками, потом красные исчезают, остаются зеленые. И удивляешься, как тут вообще можно хоть что-то собрать.

Промаргиваешься, смотришь на деревья, на небо, высокое, голубое, теплое. Ловишь слепня и долго рассматриваешь его голову с огромными глазами, напоминающими очки летчика, двумя иглами, похожими на крошечные бивни, вытягиваешь хоботок, который превращается в миниатюрную цепь пилы. Поражаешься сложности такого отвратительного существа, расплющиваешь ему голову пальцами и бросаешь в траву.

В общем, всячески отвлекаешься от ягоды, и затем снова возвращаешь взгляд на полянку. Теперь она утыкана красными шариками. Сдергиваешь клешней из большого и указательного пальцев. Когда в ложбинке ладони набирается их пять-семь-десять, ссыпаешь, не глядя, в ковшик.

В ковшик лучше каждый раз не заглядывать — так он заметнее заполняется. Раз пятнадцать ссыпал и посмотрел — в ковшике прибавилось. Еще раз пятнадцать — еще прибавилось. А если каждый раз, то как минутная стрелка на часах: когда смотришь на нее не отрываясь, она остается на месте, а глаза начинают болеть.

Но вот ковшик полон. Почти. Надо подсыпать еще. И еще. Все кажется, что если придешь с таким, родители могут подумать: недобрал. Они наверняка не подумают, наоборот, чем меньше в ковшике, тем не так сильно нижняя ягода давится. Да, не подумают, но кажется. И подсыпаешь еще пяток, потом еще. И когда появляется горка, поднимаешься, привыкаешь к равновесию после корточек и осторожно несешь к машине.

Родители были уже там.

— О, сколько у тебя! — похвалила мама. — А мы не выдержали, решили передохнуть.

Вряд ли набрали меньше, просто подбадривает.

По дну багажника были расставлены плоские пластмассовые контейнеры. Ссыпал землянику в один из них — нос защекотало от густого аромата ягоды, — вытер сок в ковшике сухой тряпкой. Сел рядом с родителями. Глотнул успевшей согреться воды из бутыли. Да, день жаркий. Отсюда небо было видно шире — нигде ни облачка. А в голове мелькнула то ли детская, то ли подлая мыслишка: вот бы налетело, завалило тучами, дождь. Сбор бы пришлось свернуть. И никто не виноват — природа.

— Ну что, — папа посмотрел на часы в мобильнике, — за неполный час — по ковшику. В ковшике два литра. Итого — шесть. Еще заход, и будет ведро. Сколько стаканов входит в ведро?

— Смотря что в стакане, — отозвалась мама; ей явно не хотелось сейчас заниматься подсчетами.

Папа этого не уловил:

— Земляники, понятно.

— Примерно тридцать. Если твердая — больше.

— М! Это, получается, шестьдесят. Шестьдесят хотя бы по сто — шесть тысяч рублей загрести можем!

Мама взглянула на папу так как-то с иронией, что ли, или, может, с презрением. В общем, нехорошо взглянула. Илья уже не первый раз замечал, что она, кажется, перестала уважать его. Пока в основном молчит, продолжает считать папу главой семьи, но уже не уважает.

Да он, по сути, и не глава. Глава баба Оля, хоть и живет отдельно. Но если вдруг заходит при ней разговор, довольно абстрактный, о переезде в другое место, об их городе, о городе, где учится Илья, она сразу настораживается, и все чувствуют это. И разговор скисает.

Мама бы наверняка уехала. Да и папа тоже. Но баба Оля не даст. Ничего даже говорить не будет, а молча, одним своим видом, не пустит.

Папа очень уважает ее, память об отце, о тех, кто строил Кобальтогорск, работал на комбинате. И это уважение, а точнее — страх показать неуважение, стать для матери дезертиром, держит его здесь. А заодно и всю их семью. В том числе и Илью: баба Оля уверена, что, отучившись, он вернется. Возрождать.

— Что, поднимаемся, — сказала мама, — еще по ковшику — и перекусим. Согласны?

Конечно, согласились — вариантов не было...

Вернулись домой часов в шесть. В багажнике стояли десять контейнеров с земляникой, в салоне на коврике под задним сиденьем — пук срезанной черемши. Было еще совсем светло, как днем, сбор ягоды или черемши могли еще вполне продолжать, но дома предстояло много дел.

Очистить черемшу от стеблей с зонтиками цветов, нарвать редиски, помыть, срезать хвостики и большие листья. Пучки черемши и редиски мама будет вязать уже завтра, в городе, на базаре. Достать из подпола прошлогоднюю морковку, свеклу, редьку, по нескольку банок маринованных маслят, соленых груздей, огурцов, помидоров, варенье, тертую малину, крученую жимолость... Все это пойдет на продажу. Но главным, конечно, будет земляника.

Нужно помыть пластиковые стаканчики для нее, не забыть ложки с дырочками, которыми удобно накладывать, рулоны полиэтиленовых пакетов, весы — вдруг кто-то решит купить землянику на вес: конечно, мама назначит большую цену, так как на вес продавать невыгодно, лучше стаканами, но нет гарантии, что раскупят. Бывает, привозят обратно больше половины товара, и приходится варить, солить, мариновать — иначе через два-три дня заплесневеет, скиснет, загниет.