Золотые долины

Да, администрация и простые жители следят за порядком — вокруг домов без хозяев нет досок, осколков шифера, раскрошенных кирпичей, почти везде окна забиты аккуратными деревянными щитами. Но все равно — тягостно. Особенно когда одна половина дома свежевыкрашенная, с веселыми наличниками, чистыми окнами и белыми занавесками в них, а вторая — темная, пустая, мертвая.

На лавочке возле такого коттеджа — словно расчерченного по линейке на живую и мертвую половины, сидит Зоя Викторовна. Она была учительницей истории, но давно уволилась из школы.

Она не то чтобы старая по возрасту, а какая-то потухшая, потерявшая ко всему интерес. Вот так сидит возле своей квартиры каждый день, даже в дождь и мороз — Илья, бывая здесь, почти всегда ее видит — но никакого выражения на ее лице нет. Ни оживления при появлении человека, ни раздражения, когда мимо с ревом проезжает мотоцикл без глушителя. Даже голову не поворачивает, не кивает в ответ на приветствия. Просто смотрит перед собой, как сфинкс.

Зоя Викторовна одна. У нее был муж, а детей не случилось. Ее мужа Илья помнит — тоже работал в школе. Физик. Умер, когда он учился в начальных классах. Илья расстроился, даже немного поплакал — лет до десяти он частенько плакал, правда, где-нибудь спрятавшись. Муж Зои Викторовны — имени-отчества он, конечно, не помнит

— представлялся настоящим ученым. Пышные волосы, горящие глаза, быстрая походка, часто — синий халат с торчащей из нагрудного кармашка ручкой. Он напоминал Дока из любимого Ильей в детстве фильма «Назад в будущее».

Говорят, после его смерти Зоя Викторовна такой и стала. Не сразу. Постепенно гасла. Илья скучал на ее уроках — она рассказывала неинтересно, через силу, иногда велела самим читать параграф и садилась за свой стол или отходила к окну и смотрела на улицу. Ученики потихоньку начинали перешептываться, толкаться, баловаться; Зоя Викторовна долго, казалось, не слышала этого, а потом била кулаком по столу или подоконнику, и класс стихал на несколько минут, она же снова куда-то погружалась.

Теперь Илье было стыдно за их поведение, хотя школьники всех времен и народов так настроены: их нужно на уроке занимать. Или увлекать материалом, который они проходят, или давать контрольную, самостоятельную. А вот такое: читайте параграф, а я отвернусь, — они не принимают. Вернее, воспринимают как свободу. А свобода в их возрасте — производить шум.

— Здравствуйте! — громко, громче, чем другим, сказал Илья и остановился; сейчас, после почти полугода не здесь, он соскучился, казалось, по каждому земляку, и хотелось, чтобы все увидели — он вернулся.

Зоя Викторовна приподняла лицо, не сразу, выбираясь из дремы или, может, воспоминаний, нашла взглядом Илью. Не улыбнулась, но кивнула. Уже немало.

— Как ваше здоровье?

— Не спрашивай...

— Может, что помочь?

— Да что тут поможешь.

Она говорила спокойно, без боли и слез, которые часто стоят в горле у старых людей. Но это спокойствие было страшнее боли, рыданий — какое-то неживое. И Илья торопливо пошел дальше. Даже пальцы в кармане собрал в фигу — боялся, что и на него перейдет это состояние. Заразит, сделает таким же.

В доме, где живут Завьяловы, обитаемы обе половины. Вернее, дом теперь на них одних — уезжая, соседи продали свою половину за копейки. Не то чтобы Завьяловы верили, что все наладится — просто ехать было некуда. Да и отец имел надежную работу — врача-травматолога в больнице. «Что-что, — частенько повторял, — а больницу не закроют. Каждого за сто кэмэ до центральной не повезешь».

Больница, правда, сильно скукожившаяся за последние годы, действительно продолжала существовать, Колькиного отца не сокращали. Вывихи, растяжения, порезы, переломы в поселке — частое дело.

Илья повернул кольцо на калитке, вошел во двор. Загремела цепь, на него метнулся со сдавленным хрипом завьяловский пес.

— Рича, это я. Я. Не узнал?

Пес остановился как вкопанный, несколько секунд смотрел на Илью и завилял хвостом.

— Ну вот, молодец. Привет. — Можно и погладить, хотя не стоит пока. — А Колян где?

Рича мотнул головой, словно пытаясь показать.

Колька, как и все Завьяловы, оказался на огороде. Женщины — мать, бабка, две сестры — стояли кверху задом над грядками, пололи, а Колька с отцом и братом занимались картошкой.

Илья вздохнул — завтра подобная работа ждала и его.

— Лето путем не началось, а вся заросла, — сказал Колька, словно оправдываясь, а уже после прислонил тяпку к забору, обнял Илью, встряхнул; был он всегда крепче, мощнее. — Здорово! На каникулы?

— Угу. А ты дембельнулся?

Вопросы, конечно, глупые, но нужно было с чего-то начинать после года с лишним, что не виделись, не общались почти — короткие телефонные переговоры не в счет.

— Пойду с Илюхой посижу. — И не дожидаясь ответа от отца или матери, Колька повел его с огорода. — В избе или у меня?

— У тебя.