Золотые колосья

Рви сердца моим именем в клочья,
В вековых, заключенный, цепях,
Одинокой душе твоей волчьей,
Быть растерзанной на площадях.

Когда в небе застывший месяц,

На тебя посмотрит с тоской,
Ты в глаза ему весело смейся,
Или по-волчьи вой.

Бей моим именем, бей,

И рукой прикасайся к ночи,
Словно ее касается зверь,
Рви сердца моим именем в клочья.

Насладись небо громом и ливнем

Насладись небо громом и ливнем,
Летний зной осушил все вокруг,
До безмолвия под осиною,
Мокнет старый отцовский плуг.

Бесконечные грома раскаты,

Под них так хорошо засыпать,
Да запах дождя и мяты,
От чего так легко дышать.

Черная пелена ночная,

Заволокла всю небесную высь,
Эх природа! Моя родная,
Не сердись ты на нас, не сердись.

Перезвонами капель хрустальных,

Ороси деревни луга,
И словно в стихах моих ранних,
Перечеркнутой станет строка.

Мне бы теперь устоять

Мне бы теперь устоять,
Да мне бы твои позиции,
Перестать, наконец, молчать,
Вступить в ряды оппозиции!

За погибшее сострадание,

Да за мыслей своих цинизм,
И наверное в свое оправдание
Бойкотирую свой эгоизм!

Мне б себя разучиться прощать,

Да лицемерие по углам,
Соберу и на все плевать,
Соберу, и ко всем чертям!

Не осталось на дне бутылки

Не осталось на дне бутылки,
Ни свободы, ни души моей,
А ведь был я когда-то пылким,
А ведь был я когда-то смелей.

Это сейчас все мои ошибки,

Можно прочесть на лице,
Под звуки гармони и скрипки,
На меня направят прицел.

А в доме моем у калитки,

Как и раньше, завоет метель,
Не снимая пестрой накидки,
Промелькнет знакомая тень.

В разговоре он не отводил глаза

В разговоре он не отводил глаза,
Ходил чинно, всегда строго одет,
А его окружением были дым сигарет,
Да одинокая в утреннем небе звезда.

На кистях его рук гремели браслеты,

Подаренные кем-то или может собой,
Лишь под утро он возвращался домой,
Встречая пылающего неба рассветы.

Его шаги всегда были беззвучны,

И присутствуя рядом, было неощутимо,
Течение времени, что так незримо,
Хотя в стези с пульсом оно и созвучно.

Он кланялся низко, небу с землей,

С попутным ветром наедине оставаясь,
И шрамы на коже у него выделялись,
Оставленные кем-то… или может собой…

Мне бы теперь к моей Фрау