Золотые миры

Сонны зданья тёмного Мадрида,
В лунном призраке — обман.
В парке, на скамье, тоской убитый,
Сын столетий — Дон-Жуан.

Веет безотчётное страданье

В жуткой бледности лица,
А в глазах — усталое блужданье,
Без начала и конца.

Шепчут струи белого фонтана,

Пахнут пряные цветы
Тёмная фигура Дон-Жуана
Раздвигает гибкие кусты.

Он цветов задумчивых касался

Злым движением руки,
И сжимали судорожно пальцы
Увядающие лепестки.

В них скрывалась горькая обида

В том, что было и цвело.
По туманным улицам Мадрида
Позабытое прошло.

Плотны зацелованные губы,

Брови сжаты ломаной чертой,
Тонкий профиль, сумрачный и грубый,
Веет жуткой немотой.

Он склонился к белому фонтану

В тёмной глубине аллей,
Где любил он видеть Донну-Анну,
Где любил мечтать о ней.

В пьяном, как вино, благоуханье,

В монотонной песне струй
Слышит он последнее прощанье
И последний поцелуй.

Гордый блеск блуждающего взора,

Горькая усмешка на губах…
Каменной улыбки командора
Вспомнил он зловещий страх.

Тихий ропот белого фонтана…

Что-то шепчущая темнота….
Где теперь ты, где ты, Донна-Анна,
Отлетевшая мечта?

Тонкий месяц, молодой и стройный,

Над старинным замком встал.
Дон-Жуан, бессмертный, беспокойный,
Не нашедший идеал.

Неба потемневшего завеса

Отражала белые цветы.
Образ милой, ласковой Инессы
Выплывал из темноты.

Страстные, призывные объятья,

Предназначенность пути.
Грубо зацелованного счастья
Не вернуть и не найти.

Вечный бред бессмертного скитальца,

Вечное исканье красоты…
Нервно-шевелящиеся пальцы
Мяли белые цветы.

Билась в нём назойливая мука,

Хмурилась упрямо бровь…
Поцелуи, женственные руки.
Быстро проходящая любовь.

И прошли года, прошли столетья.

Та же ночь и та же тишь…
Дон-Жуан, ты можешь ли ответить?
Дон-Жуан, молчишь?

Он молчит, не даст ответа,

Он, кто верил и искал…
Дон-Жуан, бессмертный и воспетый,
Не нашедший идеал.

16/ X, 1923

«Всенощная шла в пустом бараке…»

Всенощная шла в пустом бараке,
Силуэты в сумраке окна…
Тонкий свет, недвижный и неяркий,
На дорогу пролила луна.

Доносилось медленное пенье,

Как всегда звучащее тоской.
Были ярки белые каменья
Под холодной, скользкою луной.

Тишина, о чём-то вспоминая,

Потонула в лунной глубине.
Отчего — я и сама не знаю —
Стало грустно и тоскливо мне?

20/ X, 1923

«Опять мне грустно и опять мне жаль…»