Золотые миры

Хочу, чтоб совсем не завяли вот эти нарциссы,
Чтоб свежими были они до другого букета.
Чтоб вечно желаний моих недоступные выси
Цвели и звенели, каким-то безумьем согреты.

Хотелось бы мне, чтобы тихий, медлительный вечер

Слетел, и взглянул, и сорвал равнодушную маску,
Чтоб спрятать от холода нервно-дрожащие плечи,
И думать. И плакать. И слушать красивую сказку.

6/ II, 1924

«В этой комнате убогой…»

В этой комнате убогой,
У холодных, бледных стен,
Жду в мучительной тревоге
Невозможных перемен.

Но сгорел он, день последний,

Не законченный ничем.
Я молчу. И шепчут тени
На откинутом плече.

7/ II, 1924

«Я твёрдо знаю, что вольна сама…»

Я твёрдо знаю, что вольна сама
В судьбе упрямой и нелепой.
Душа боится холода ума,
Инстинкту доверяясь слепо.

Слепой душе не мил кратчайший путь,

Не радуют известные дороги,
Она бросается в глухую муть
Задора, счастья и тревоги.

Душа сильна: в ней блещет вечный свет,

Душа — огонь ума и тела.
Но только — если этой силы нет,
Как быть? Где взять её? Что делать?

Тогда душа безумна и больна,

И грубым жестом своеволья
На много страшных лет обречена
Ещё никем не вынесенной боли.

7/ II, 1924

«Над равнодушно-серым переплётом…»

Над равнодушно-серым переплётом
Спадала прядь волос.
В молчании моём возникло что-то,
И что-то пронеслось.

Боялась я, что эта ночь разгонит

И жесты, и слова.
Покорно на холодные ладони
Упала голова.

Закрыв лицо, я что-то повторяла,

Не плача ни о чём.
А ночь зловещей дрожью целовала
Холодное плечо!

9/ II, 1924

«Я поверила в нежную сказку…»

Я поверила в нежную сказку,
Что, смеясь, рассказала весна.
Я сняла равнодушную маску
И теперь я одна и сильна.

Не боюсь я ни зла, ни ошибки,

И закатная даль не страшна,
Как же быть, если этой улыбке,
Трепеща, улыбнулась весна?

Что понять, когда сумрак струится

И под утро светлеет стена?
Теплым солнцем легла на страницы
Начинающаяся весна.

9/ II, 1924

Дон-Жуан («Бледных рук заломленные кисти…»)