Золотые миры

«Как я узнаю, что будет солнце…»

Как я узнаю, что будет солнце,
Что будет солнце в оконном глянце?
Как я узнаю, что день вернётся,
Что загорится запад румянцем?

Глухие тени чертят зигзаги.

Сухие листья шуршат невнятно,
И, как обрезки белой бумаги,
Ясны и ярки лунные пятна.

В душе так просто и так тревожно,

Зрачки недвижны и губы сжаты,
А всё, что близко, что так возможно,
Уж загорелось лучом заката.

Лучом прощальным, лёгким и гибким

Уж загорелись грязные стёкла,
Уж искривились губы улыбкой,
Улыбкой нежной, грустной и блёклой.

Как я поверю, что день вернётся,

Что тень растает в узорном танце?
Как я поверю, что будет солнце,
Что будет солнце в оконном глянце?

18/ I, 1924

«С катехизисом Филарета…»

С катехизисом Филарета
У стола в четырёх стенах
Я слежу на бликах окна
Отражённые силуэты.

Отражает меня стекло,

Опьяняет запах нарциссов,
И готовлю я злобный вызов,
Повторяя сплетенье слов

О прекрасном, далёком рае,

О прохладных райских садах…
Только сердце моё скучает
И трепещет, как никогда.

И тоскует, не о небесном,

А, прикованное к земле,
Всё стучит о простом, телесном,
Утонувшем в вечерней мгле.

Трепеща, уплывают миги.

Хорошо следить и молчать.
И пестреет в глазах печать
На зелёной обложке книги.

24/ I, 1924

«За дверью — отдалённые шаги…»

За дверью — отдалённые шаги,
Стук экипажа долетел невнятно.
Уже скользили солнечные пятна
И расплывались тёмные круги.

Горел закат кровавой багряницей,

Дрожал на стёклах грязного окна.
Печальна, безответна и грустна
Передо мной раскрытая страница.

А я смотрю на белые цветы,

На купол неба ярко-голубого.
Я не могу найти такое слово,
Чтоб передать безумие мечты.

26/ I, 1924

«Последний луч скользнул по красной крыше…»

Последний луч скользнул по красной крыше
И потонул в сосновой хвое.
И сразу сделалось темней и тише,
И потускнело небо голубое.

Тень расплылась у низкого порога,

Совсем другими сделались предметы.
На потемневшей каменной дороге
Трещит мотор мотоциклета.

Вечерний холод обжигает плечи.

На сердце — смутно, холодно и жутко.
И опускается безумный вечер
Уродливой и страшной шуткой.

А небо мутно отражает тени,

Облепленные облаками.
Душа отравлена безумным, теми,
В тоске произнесёнными словами.

26/ I, 1924

«Хотелось нарциссов — белых цветов…»