Золотые миры

Мне всё равно — себя или других
Широкой кистью рисовать в сонете.
Мне всё равно, кому дать строки эти,
Кому отдать мой выкованный стих.

Мне безразлично — добрых или злых

Я буду видеть при вечернем свете.
Мой взгляд спокоен, голос слишком тих.
Опять тоску напоминает ветер.

В моей кабинке грустно и темно.

Чуть светит лампа. Бледные гвоздики
Ещё цветут. На занавесках блики.

Блуждает боль в душе моей двуликой.

И мне припомнилось: давным-давно
Я ранним утром глянула в окно…

IV. «Я видела нерукотворный свет…»

Я видела нерукотворный свет,
Проникший сквозь затворённые ставни.
Я видела, как утро песней давней
Мне слало братский, радостный привет.

И я узнала, что восстал поэт

В моей душе. И сразу стало явным,
Что в жизни всё — утонченный сонет,
Суровый гимн, торжественный и плавный.

Я стала ждать, тревожно цепенея,

Того, что будет лучше и яснее.
Я полюбила холод снов моих

Но знаю я: средь звонких и глухих

Суровых стоп — всех ярче и сильнее
Один неконченый, не выкованный стих.

V. «Молчание мне сказку рассказало…»

Молчание мне сказку рассказало,
Мне что-то нашептала тишина.
Ведь для меня здесь веяла весна.
Я прежде этого не понимала.

Ведь для меня — немая гладь канала.

Весёлый воздух, утро, тишина,
И на песок приникшая волна.
Мне этого казалось слишком мало.

А дома, жарким солнцем разогрета,

Весь день не говорила я ни с кем.
Сидела в темноте, не зажигая света.

Потом я стала думать о тоске.

И вот теперь, как ветер на песке —
Весь вечер буду рисовать сонеты.

26/ V, 1924

В Бизерте («Всё не сидится, всё тревожится…»)