Золотые нашивки

— Так. Остальные преданы морю?

— Мы еще посмотрим, что дальше будет, — сказал Батенин. — Время есть.

— Ладно. Думаю, что все вы останетесь в училище. Ну, может быть, один уйдет, не больше. Вы не привыкли к морской жизни и работе. Вас еще очень притягивает к себе берег. Такое переживали все наши курсанты, впервые пришедшие на «Ригель». Да не только курсанты. Вероятно, большинство молодых моряков. Первые дни все кажется интересным, новым, потом наступает разочарование. Вот я вспоминаю себя. Пришел я на свой первый пароход уже закаленным матросом. Так мне казалось, во всяком случае. Яхтсмен, знал такелажные работы, сам командовал швертботом. Если не готовый капитан, так уж, наверное, старпом, — Нардин улыбнулся. — Пришел я на пассажирский теплоход и… стал выполнять самые грязные, неинтересные работы. Чистка льял, окраска канатных ящиков, уборка гальюнов — все мне. Ну, хорошо, рейс, два там, а тут прошло больше полугода, я все в грязи копаюсь. Ходил к боцману, а он и слушать не хочет. Ты, мол, новичок в море, вот и давай приучайся. Надоело до чертиков. Тогда я и подумал, что, кажется, ошибся в выборе специальности. Совсем не то, к чему я себя готовил. Но все же выдержал. Доплавал до отпуска и пошел на другое судно. Наконец я штурман. Все в порядке. На деле вышло другое.

Многого я не знал, делал ошибку за ошибкой, не хватало опыта, морских навыков, штурманского мышления. Да, да. Именно штурманского. Это — быстрая реакция на опасность, умение принять немедленно правильное решение и многое другое. Всего этого у меня не было. Сколько раз хотелось плюнуть и уйти на спокойный берег. Закроешься у себя в каюте после разноса или насмешливых, язвительных замечаний и думаешь: «Ну, виноват, не знаю, не умею, неуч… Шли бы все к черту, уйду». Может, и ушел бы…

Нардин улыбнулся, вспомнив что-то далекое.

— Плавал я третьим помощником с замечательным капитаном Михаилом Петровичем Гуцало. Судно было хорошо оснащено электронавигационными приборами. И, представьте себе, я до того обнаглел и обленился, что на главный мостик определять место судна не поднимался. Раз — по локатору, два — по радиопеленгатору — точка готова. Не выходя из рубки. Ну, а Михаил Петрович заставил меня каждую вахту, независимо от того, есть ли береговые знаки для определения места судна, нет ли — давать астрономическую точку. Как я ругался, если бы вы знали! Все современные приборы на борту, а тут устаревшая астрономия. Что будешь делать? Капитан приказал. Набил я себе руку здорово. За десять минут давал точку, но продолжал ворчать. А потом сколько раз меня выручала астрономия, как я благодарил Михаила Петровича. Прибор может отказать, а секстан всегда выручит, если вы не начали колоть им сахар.

Или вот, выгружались мы на Сахалине, на рейде. Это уже на другом судне. Все тихо, спокойно. Небо голубое, солнечно. Кунгасы с берега на судно и обратно груз возят. Вдруг капитан выходит и приказывает: «Кончай выгрузку!» — и зовет меня — я старпомом был:

«Видишь, — говорит, — на горизонте лиловое облачко? Так вот, через час сюда придет ураган. Снимайся с якоря и давай подальше от берега, в море. И запомни на будущее этот местный признак». Я не поверил, барометр стоял высоко, очень неохотно прекратил выгрузку, отослал кунгасы на берег и снялся. Сам думаю: «Ну, старик что-то перепутал».

А через два часа суда, которые не ушли, были выброшены на берег. Запомнил я этот признак на всю жизнь. Вот так меня учили, так помогали. Большое дело такая помощь.

— Значит, и вы любили сачкануть? Я имею в виду астрономию, — с невинным видом спросил Курейко.

— Нет. Но глупости иногда делал. Так я пережил трудный период неуверенности в себе. А потом уже пришло единение с морем и судном, если можно так выразиться. С каким волнением я проложил свой первый самостоятельный курс! Как ждал того буя, на который мы должны были выйти, и, когда вышли, как гордился. Первая удачная швартовка, постановка на якорь, отход от стенки… Я уже действовал сознательно. Знал, что мне делать. Как спустить шлюпку в штормовую погоду, как подать буксир или выгрузить тяжеловес. Пришел опыт, а с ним и чудесное чувство самостоятельности.

Курсанты молча слушали Нардина.

— …Плавал я на разных судах. Но парус не давал мне покоя. Очень хотелось на парусник.

— Неужели нравится, Владимир Васильевич? — искренне удивился Батенин.

Нардин с каким-то сожалением посмотрел на курсанта.

— Знаете, Батенин, я уверен, что вы станете капитаном большого современного теплохода. Там вы найдете все. Комфортабельную каюту, приборы, сильную, надежную машину. Все… Но не будет этой удивительной тишины, когда судно бесшумно скользит по водной глади. Послушайте… Вот оно струится по бортам — рядом. Да что там… Вы вспомните плавание на «Ригеле», как лучшее время своей жизни. С гордостью будете говорить: «Я плавал на паруснике». Мне не хочется рассказывать сейчас о пользе нашего плавания. Как-нибудь в другой раз. Почему поэты, писатели, художники даже в наш век обращают свой взор именно к парусам? Потому что это красиво, трудно, мужественно.