Золотые оковы власти

Принцесса Элиан поднялась рано, когда первые лучи солнца только начали золотить края облаков и дворцовых крыш, чтобы к полудню успеть нагреть их до состояния огненной лавы, и стояла у окна – босоногая, чувствуя стопами обжигающий холод мраморных плит. Она была облачена лишь в длинную шелковую ночную сорочку, и порывы теплого южного ветра, врываясь в узкое окно, беспечно играли с тканью, приподнимая ее и откидывая назад, но девушка не замечала эту невинную шалость; она смотрела прямо перед собой, не моргая, стремясь запомнить каждый виток на крыше, каждый шпиль высоких городских башен, виднеющихся из края окна, каждый витраж в окнах храма, переливающийся миллионами красок в лучах солнца, каждого человека, проходящего по главной площади, и каждую птицу в высоком небе. Принцесса словно старалась отпечатать в глазах каждую деталь, которую вскоре придется унести с собой в далекую страну, старалась выжечь ее в своем сердце, как на скрижалях памяти, любую мелочь, что потом, в течение долгих месяцев, может напоминать о покинутом доме – и, если бы девушка владела мастерством живописи, если бы могла в точности запечатлеть все, что видела, она бы, несомненно, сделала это, но умением переносить краски на холст она обладала куда более посредственно, чем ей бы того хотелось.

Часы на площади пробили восемь раз, возвещая начало нового утра – времени, когда все во дворце поднимались и вновь начинала течь размеренная, застывшая на короткое время ночного сна жизнь. Элиан без труда могла представить себе, как это бывает, как с первым ударом часовой стрелки растрепанные служанки вскакивают с постелей и бегут к своим господам, как коридоры дворца наполняются людьми, точно река – сточной водой: слугами и учтивыми придворными, сопровождающими членов королевской семьи, просителями и знатными особами, которые во что бы то ни стало хотели представить ко двору своих дочерей, или послами других государств, с вежливым любопытством разглядывающими роскошь королевского дворца и диковинных заморских животных, которым разрешалось свободно бродить по садам и замковым палатам…

Принцесса давно привыкла ко всему этому – с самого раннего детства она была окружена различными людьми, которые в большинстве своем состояли из служанок, гувернанток и учителей, и теперь даже в полусне могла представить свой распорядок дня практически поминутно: большую его часть, разумеется, отнимали занятия – музыкой и танцами, историей и живописью, этикетом и арифметикой, изучением литературы и иностранных наречий. Учителя не жалели сил, обучая ее всему, что положено знать принцессе, и Элиан, в большинстве случаев, не отлынивала от занятий, прилежно изучая языки Далии, Оделиса или Рослада, решая математические примеры, к которым у нее совершенно не лежала душа, и по многу раз повторяя новые гаммы за фортепиано или движения бального танца, пытаясь добиться еще большей легкости и изящности в исполнении.

Впрочем, девушка не жаловалась – хоть ее и обучали многому, и времени на занятия уходила уйма, на нее, младшую дочь короля Стефана, давили куда меньше, чем на ее старшую сестру, Софи, которую с детского возраста прочили в жены какому-нибудь принцу и воспитывали, как королеву, или Адриана, наследного принца Моргана. В отличие от них, Элиан даже имела свободное время, которое могла тратить на прогулки по саду или на самостоятельное изучение литературы или поэзии, которую любила всей душой – пожалуй, больше, чем что-либо еще; о да, она обожала поэзию, она жила ею, погружалась в нее, и великое счастие принцессе приносили минуты, когда она могла уединиться в саду или в своих покоях с томиком стихов лучших поэтов родного Моргана или других стран. Это было похоже на ритуал – очень личный и сокровенный, когда все мысли в ее голове вытесняла лишь одна – мысль о невероятной мелодичности и красоте, сплетающихся воедино в стихотворных строчках, словно переплетение ветвей в старом лесу, мысль о романтичности и легком безумии, которая всегда горячит кровь поэтов в приливе вдохновения, мысль о том, что она, конечно, очень бы хотела научиться писать так же, хотя прекрасно осознавала, что умение писать стихи не приходит со временем – увы, оно либо есть, либо его нет, и не в силах простой принцессы изменить порядок этих вещей.