Золотые ворота. Черное солнце

Кушниренко совсем скис. Он видел: план его трещит по всем швам, но не знал, как спасти положение. Разве махнуть на все рукой — и пусть будет, что будет! Но ведь тогда прощай мечта о персональной стипендии… А ему же все эти годы даже во сне виделось, как он приедет в родной поселок персональным стипендиатом столичного университета и земляки с завистью будут провожать его взглядами и при встрече склонять головы. Неужели не суждено этому сбыться?

— Ну, вот и иди к вам с чистым сердцем! Я с добром, а они… — прикинувшись обиженным, Иван сплюнул и пошел прочь.

Разошлись по домам и Андрей с Олесем, так и не поняв, что должно было означать столь экстравагантное поведение всегда предусмотрительного и уравновешенного старосты курса. Но лично для Олеся сюрпризы на этом не кончились. Только-только он сел с дедом обедать, как под чьими-то тяжелыми шагами заскрипели ступеньки крыльца. Гаврило Якимович поспешил в сени. И каково же было изумление Олеся, когда дед вернулся в сопровождении профессора Шнипенко.

— Мир дому сему, — сняв бобровую шапку, поздоровался нежданный гость. — Вы что, юноша, поражены моим появлением?

— Честно говоря, да, — искрение признался Олесь.

— Вот видите, вы ко мне не изволили зайти, когда я приглашал, а я к вам прибыл без приглашения.

— Я очень рад… Проходите, пожалуйста, в мою комнату.

— О, у вас такая богатая библиотека! — восхищенно воскликнул Шнипенко, переступив порог Олесевой обители. И сразу же стал просматривать старые книги, думая, с чего начать не очень-то приятный разговор.

— Куда вы девались, юноша, сегодня после лекции? Я так хотел вас видеть… Пришлось добираться сюда, чтобы предостеречь вас… — Он вдруг замолк, увидев на одном из томов знакомый экслибрис: «Собрание Григория Квачинского».

Олесь не заметил, как нервно передернулись отяжелевшие веки профессора, он только видел, что Шнипенко слишком поспешно поставил книгу на полку и взял другую. Но и на той увидел такой же экслибрис. И на третьей, и на четвертой…

— Простите, откуда у вас сии книги?

— Это библиотека моего отца.

— Отца?! Так значит, Григорий Квачинский — ваш отец? — спросил Шнипенко шепотом, точно боялся, что его услышит кто-то посторонний.

— Да, он мой отец. Правда, я его никогда не видел… — ответил Олесь, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — А вы знали моего отца?

Шнипенко ничего не ответил, только пристальным взглядом ощупывал лицо своего студента. И вдруг нашел в нем поразительное сходство с лицом человека, который сыграл решающую роль в его, профессора, жизни. «Боже мой, как же я не заметил этого раньше? — мысленно корил себя Шнипенко. — Неужели в университете не известно о происхождении Олеся? Наверное, нет. Не сносить бы ему головы, если бы некоторые однокурснички узнали, что он — сын одного из самых ярых самостийников[5]!.. Но ведь об этом могут узнать в любую минуту те, кому положено. Олесь такой неосторожный: держать дома книги с экслибрисами Григория Квачинского! А тут еще грязная анонимка… Не дай бог и меня впутают в эту историю! Нет-нет, лучше остаться в стороне от этого взрывоопасного дела».

Поговорив немного о том о сем, Шнипенко так и удалился, не сказав ни слова о цели своего посещения. Уже когда шел Мокрым яром, подумал: «А может, надо хоть о фальшивом паспорте предупредить Олеся? — Даже остановился в нерешительности, однако возвращаться не стал. — А вдруг Химчук станет допытываться о своем отце: откуда я его знаю? А потом ляпнет что-нибудь однокурсникам?.. Нет, нет, мое дело — сторона! Скажу декану: пусть поручит разобраться во всем студентам. Им, пожалуй, не придет в голову докапываться, кто такой Григорий Квачинский. Хотя Кушниренко… Черт с ним, пусть все как будет, так и будет!»

А Кушниренко недаром надеялся, что анонимка на Химчука не минует его рук. Благодаря профессору Шнипенко он дождался своего. Уже на следующий день после первой лекции всех членов курсового комсомольского бюро вызвали в деканат. Как только студенческие активисты явились, декан сказал:

— Я пригласил всех затем, чтобы услышать откровенное и честное мнение о вашем однокурснике Химчуке.

— Что можно сказать про Олеся? — первой взяла слово рассудительная Галина Кондратенко. — Парень, безусловно, способный, скромный, работящий. Как товарищ — надежный, отзывчивый…

— А по-моему, это скрытый карьерист, самовлюбленный индивидуалист, у которого собственное «я» заслонило окружающий мир. — Такой была оценка Михаила Темного. Характеристика Андрея была самой полной:

— Я, как вы знаете, давно дружу с Олесем, часто бываю у него дома. Семья Химчуков трудовая, сам он тоже человек титанического труда. Никто среди нас не сравнится с ним в знаниях. Я о нем самого лучшего мнения и готов поручиться, что это настоящий человек.

Иван не торопился, терпеливо выжидал, пока выскажутся другие, чтобы взвесить все «за» и «против», а уж потом нанести сокрушительный удар. Однако декан не дал ему долго отмалчиваться.

— Я что-то не слышу мнения старосты. Вы что можете сказать, Кушниренко?